Новости

Библиотека

Словарь


Карта сайта

Ссылки






Литературоведение

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Философская модель образа Маргариты

После того как в 1967 г. журнальная публикация "Мастера и Маргариты" была завершена, многим читателям хотелось познакомиться с вдовой писателя Еленой Сергеевной или хотя бы увидеть ее. С этой целью устраивались специальные вечера, причем нередко председательствующие на подобного рода встречах представляли Е. С. Булгакову аудитории как прототип верной подруги Мастера - Маргариты. И действительно, у тех, кто находит в ряде коллизий романа сходство с событиями, имевшими место в семейной жизни писателя, есть безусловный резон1, как правы, видимо, и те, кто полагает, что свою Маргариту, динамично борющуюся за Мастера и собственное счастье с ним, Булгаков противопоставил образу Гретхен из "Фауста" Гете2.

1 (См.: Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова, с. 140)

2 (См.: Wright A. C. Satan in Moscow: An approach to Bulgakov's "The Master and Margarita". - PMLA (Publications of Modern Language Association of America), Menasha (Wise.), 1973, vol. 88, N 5, p. 1168)

Представляется, однако, возможным доказать, что Булгаковым воплощена в образе Маргариты и так называемая теологема Софии - вечной женственности, восходящая к Г. С. Сковороде и В. С. Соловьеву1. Связь последней с именем Сковороды, правда, может показаться сомнительной, но, как мы уже знаем, Булгаков, работая над "Мастером и Маргаритой", воспринимал некоторые постулаты философии Сковороды сквозь призму книги Эрна о нем. А Эри, утверждая, что "в высших моментах своего философского созерцания" Сковорода заговаривал о "женственной сущности мира, о таинственном отношении его к Деве, превосходящей разум премудрых", трактовал эти его воззрения как "глубочайшую основу новой чисто русской метафизики", из коей и выводил, в свою очередь, тему вечной женственности у Соловьева2. И хотя такая преемственность была решительно оспорена Г. Г. Шпетом, Д. В. Философовым, Б. В. Яковенко, откликнувшимися на монографию Эрна о Сковороде негативными рецензиями, утверждение, что предтечею Соловьева в данном вопросе являлся Сковорода, было принято на веру не только Булгаковым, но и еще ранее русскими символистами3.

1 ("София, согласно Соловьеву, - идеальная, самосознающая женственная суть мира, порожденная в самой субстанции Божества. И одновременно она же - священное олицетворение совокупного бытия людей и всей твари, олицетворение культуры и природы в субстанционально-божественном. Это, если выразиться современным языком, как бы и проект и идеальная реализация мира в Боге" (Рашковский Е. Б. Владимир Соловьев: Учение о природе философского знания. - Вопр. философии, 1982, № 6, с. 87))

2 (Эрн В. Указ. соч., с. 341)

3 (См.: Лавров А. Андрей Белый и Григорий Сковорода. - Stuclia slavica. Acad. Sci. Hung., Bp., 1975, t. 21, fasc. 3/4)

Соловьев разрабатывал названную тему всю жизнь, отчего Эрн даже именует его "философом вечной женственности"1, а итог подвел в написанном за несколько месяцев до смерти предисловии к третьему изданию сборника своих стихотворений2. Учение о женственной сущности (или женском начале) мира восходит, как известно, к философии гностиков. Коптская книга "Пистис Софиа" (Вера-Премудрость), приписываемая Валентину из Египта (II в. н. э.), но в действительности являющаяся компиляцией из различных, еще более древних источников, излагает среди прочего идею о творческом женском начале мира, которое может развить свои творческие потенции только при воздействии активного мужского начала. Соловьев же, разрабатывая идею "вечной женственности", в свою очередь, считал, что "перенесение плотских, животно-человеческих отношений" в сферу духовную недопустимо и что "поклонение женской природе самой по себе" является причиной нравственного "размягчения и расслабления"3, господствующих в современном ему обществе.

1 (Эрн В. Указ. соч., с. 341)

2 (Соловьев В. Стихотворения. 7-е изд., доп. М., 1921)

3 (Там же, с. XII - XIII)

И далее он писал: "Но чем совершеннее и ближе откровение настоящей красоты, одевающей Божество и Его силою ведущей нас к избавлению от страданий и смерти, тем тоньше черта, отделяющая нас от лживого ее подобия, - от той обманчивой и бессильной красоты, которая только увековечивает царство страданий и смерти. Жена, облеченная в солнце, уже мучается родами: она должна явить истину, родить слово, и вот древний змий собирает против нее все свои последние силы и хочет потопить ее в ядовитых потоках благовидной лжи, правдоподобных обманов. Все это предсказано, и предсказан конец: в конце Вечная красота будет плодотворна, и из нее выйдет спасение мира, когда ее обманчивые подобия исчезнут, как та морская пена, что родила простонародную Афродиту. Этой мои стихи не служат ни единым словом, и вот единственное неотъемлемое достоинство, которое я могу и должен за ними признать"1.

1 (Там же, с. XIII. Высшее проявление "вечноженственного" в поэзии Соловьев усматривал в поведении пушкинской Татьяны, ибо она "отвергает Онегина, которого любит, и остается верна мужу, которого никогда не любила и не имеет причины жалеть, так как он здоров, самоуверен и самодоволен. Следовательно, она поступает исключительно в силу нравственного долга, - случай редкий и интересный" (Соловьев В. Собр. соч. 2-е изд., СПб., 1912, т. 7, с. 85))

Цитата из предисловия Соловьева приведена нами для того, чтобы наглядней показать, что Булгаков, видимо, руководствовался этими соображениями философа, конструируя образ Маргариты. В начале романа героиня - "простонародная Афродита"1, "восприимчивая ко лжи и злу не менее, чем к истине и добру" (вспомним, что подруга Мастера, сострадая возлюбленному, вместе с тем с успехом лгала мужу, обманывала его), но постепенно она перерождается и в конце повествования обретает нравственную силу, делающую ее способной противостоять "глубинам сатанинским последних времен". До тех пор пока Маргарита только "лживое подобие" "Вечной красоты", она бессильна чем-либо существенно помочь Мастеру (отчего и становится лишь сокрушенной свидетельницей "размягчения и расслабления" своего возлюбленного, уничтожающего написанный им роман). Но, когда "все обманы исчезли"2, и красота Маргариты, прежде "обманчивая и бессильная", преображается в "красоту неземную"3, эта "непомерной красоты женщина"4 избавляет Мастера от страданий, способствует возрождению созданного им "слова" (т. е. романа об Иешуа) и в конечном счете побеждает смерть, ибо в смерти восходит вместе со своим возлюбленным к новой вечной жизни, вечному покою. В этом смысле показательно и то, что во всех главах романа, действие которых сосредоточивается, говоря словами Соловьева, "в области сверхчеловеческой", "плотские, животно-человеческие отношения" между персонажами совершенно исключаются. Вспомним характерную в этом плане беседу Маргариты с Азазелло в Александровском саду, когда она (еще "простонародная Афродита") замечает насчет своего приглашения к "иностранцу" (т. е. Воланду): "Понимаю... Я должна ему отдаться". Рожу Азазелло перекосило смешком, и он, надменно хмыкнув, ответил: "Любая женщина в мире, могу вас уверить, мечтала бы об этом... но я разочарую вас, этого не будет"5.

1 (Здесь и далее разрядкой выделены цитаты из приведенного выше предисловия Соловьева к третьему изданию сборника его стихотворений)

2 (Булгаков М. Указ. соч., с. 794)

3 (Соловьев В. Стихотворения, с. 164)

4 (Булгаков М. Указ. соч., с. 811)

5 (Там же, с. 642)

Так, в движении и развитии образа Маргариты Булгаковым была, вероятно, соблюдена соловьевская теологема вечной женственности. Но, конечно же, в художественно-психологическом отношении этот образ блестяще разработан в романе чисто по-булгаковски.

Наконец, старательно завуалированное, т. е. проявляемое лишь в результате интеллектуальных усилий со стороны читателя, значение имеет, не исключено, и самое имя героини. Иначе говоря, тут отдана, возможно, дань не только Гете, но и Сковороде, ибо слово "Маргарит" встречаем в сочинениях последнего, причем в контексте рассуждений о женском начале мира. В русском языке оно означало в XVIII в. жемчуг, жемчужину1 и вышло из церковнославянского (где являлось, в свою очередь, греческим заимствованием), но в XVIII в. это слово могло проникать в русский язык и через латынь. В греческом языке слово "μαργαριτηα" мужского рода, а в латинском "margarita" - женского. Соответственно и в русском литературном языке оно имело двоякую грамматическую оформленность, т. е. могло быть как мужского, так и женского рода: Маргарит - жемчуг, Маргарита - жемчужина. А вот в каком рассуждении мы находим его в ековородинском диалоге о зачатии и воспитании детей "Благодарный Еродий": "Что бо есть в человеке глава, аще не сердце? Корень древу, солнце миру, царь народу, сердце же человеку есть корень, солнце, царь и глава. Мати же что ли есть болящего сего отрока, аще не перломатерь, плоть тела нашего, соблюдающая во утробе своей бисер оный: "Сыне! Храпи сердце твое! Сыне! Даждь мне сердце твое! Сердце чисто созижди во мне, Боже!" О, блажен, сохранивший цело цену сего Маргарита"2. Булгаков при его обостренном чувстве стиля вряд ли мог не заметить красоты этого отрывка, как и не оценить особого смыслового значения в нем слова "Маргарит". Но даже если это не так, если мы и ошибаемся, именно при чтении "Благодарного Еродия" у нас и возник вопрос, а не воплощена ли в образе булгаковской Маргариты, помимо прочего, идея женственного начала мира? И уж остальные наши поиски пошли в этом направлении.

1 (См., напр., Словарь В. И. Даля)

2 (Сковорода Г. С. Собр. соч., т. 1, с. 473 ("перломатерь" - перламутр. - Рей.))

предыдущая главасодержаниеследующая глава










© LITENA.RU, 2001-2021
При использовании материалов активная ссылка обязательна:
http://litena.ru/ 'Литературное наследие'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь