"Потенциал сектанта"

Подведение итогов нашего исследования историко-литературных и скрытых философско-эстетических источников романа "Мастер и Маргарита" требует, думается, прежде всего ответа на вопрос: сопрягаются ли, соотносятся ли как-то альбигойские аллюзии с философией Г. С. Сковороды и соловьевской теологемой Софии - вечной женственности, т. е. с тем, что составляет, как это было показано, главные компоненты скрытых философских основ романа? Иными словами, есть ли между тем и другим внутреннее идейное родство?

Отвечаем: да, есть. Ведь альбигойская ересь как сектантское вероучение восходит прямо к манихейству, а в манихействе (идущем, в свою очередь, от гностической традиции) церковники как раз и обвиняли Сковороду. "Почли мене за манихея, - сообщал он в одном из писем. - Делают... еретиком и по сей причине запрещают подкомандным своим слушать моих разговоров"¹.

¹ (Сковорода Г. С. Сочинения, с. 113)

В хорошо знакомой Булгакову монографии В. Ф. Эрна "Григорий Саввич Сковорода" приводились, правда, воспоминания современников украинского философа, свидетельствовавшие о том, что тот молился, "как следует молиться доброму христианину", приобщался в церкви к святым дарам (что было абсолютно исключено для еретиков), питал теплые чувства к православным епископам Иоанну Козловичу и Иосафу Миткевичу и т. д. и т. п., но даже сам Эри вынужден был в конце концов признать, что "если нс сектант, то потенциал сектанта" в Сковороде все же чувствовался¹. Автор монографии имел в виду, что противоборство двух начал - "христианского и гностического) - в ряде сочинений Сковороды (и прежде всего таких, как "Пря Бесу со Варсавою" и "Брань Архистратига Михаила со Сатаною") было, так сказать, сверхочевидно². О том же писали в своих исследованиях мировоззрения Сковороды русские философы В. Д. Бонч-Бруевич, Ор. Новицкий, Г. Г. Шпет, А. Я. Ефименко³, с чьими работами Булгаков в принципе мог быть знаком.

¹ (Эрн В. Указ, соч., с. 323, 326)

² (Там же, с. 31)

³ (См. об этом: Шпет Г. Очерк развития русской философии. Пг., 1922, ч. 1, с. 68 - 69)

Наконец, из гностической тенденции в философии Сковороды Эрн выводил (и притом по прямой линии) соловьевскую теологему вечной женственности. И хотя эта преемственность, как мы уже упоминали, была оспорена рядом русских философов начала века (да и сам Соловьев писал о "женской сущности" и "женском начале" мира как о теории, восходящей к трудам гностического философа II в. н. э. Валентина из Египта, и о Сковороде в этой связи не упоминал), русские символисты тем не менее видели в Сковороде предтечу своего духовного учителя Владимира Соловьева¹, что, кстати сказать, даже косвенно отразил в своем романе "Петербург" Андрей Белый².

¹ (В кругу русских символистов было известно, что Г. С. Сковорода был двоюродным прадедом В. С. Соловьева по материнской линии. См. ст. А. Лаврова "Андрей Белый и Григорий Сковорода")

² (В заключительной фразе романа упоминается имя Сковороды)

Соловьевская теологема Софии - вечной женственности, как известно, была положена в основу многих стихотворений Блока (в частности, "Стихов о Прекрасной Даме"), и драмы "Роза и Крест". В героине последней, Изоре, пояснял Блок, борются два стремления: "одно - пошлое, житейское, сладострастное; этой частью своего существа она склоняется к пажу; но эта половина души освещена розовым, нежным, дрожащим светом другой половины, в которой скрыты высокие и женственные возможности"¹. Между прочим, драма Блока "Роза и Крест" была напечатана в первом выпуске альманаха "Сирин"², том самом, где начинал публиковаться и роман Андрея Белого "Петербург", а действие блоковской драмы, как известно, приурочено именно ко времени крестового похода против альбигойских еретиков. Указываем на это, чтобы подчеркнуть: философские взгляды Г. С. Сковороды, теологема Софии - вечной женственности В. С. Соловьева, трагедия альбигойцев, можно сказать, находились в поле зрения русских символистов концептуально (как бы пребывая для них во внутренней духовной связи) за много лет до того, как у Булгакова возник замысел его последнего романа "Мастер и Маргарита".

¹ (Блок А. Соч.: В 2-х т. М., 1953, т. 1, с. 685)

² (В 1913 - 1914 гг основанное М. И. Терещенко издательство "Сирин" выпускало альманахи одноименного названия с участием символистов)

Ориентированность же этого романа на идейно-художественную практику русского символизма Булгаков обозначил, помимо прочего, и тем, что перенес в "Мастера и Маргариту" - с легкой переделкой - имена некоторых персонажей символистской прозы (и даже свойственные этим персонажам признаки). Так, не случайно, разумеется, совпадение и профессии и фамилии конферансье театра Варьете Жоржа Бенгальского у Булгакова и актера Бенгальского из "Мелкого беса" Федора Сологуба. На безусловное сходство - в этом же плане - воландовского слуги Бегемота у Булгакова и прислужника дьявола Богемота из "Северной симфонии" Андрея Белого справедливо указывала еще в 1971 г. Г. Черникова¹. Можно ли сомневаться, что в обоих случаях Булгаков как бы подавал знак тем из читателей "Мастера и Маргариты", которые хорошо знакомы и с прозой русских символистов?

¹ (Черникова Г. О некоторых особенностях философской проблематики романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита". - Analele Univ. din Timisoara. Ser. sti. filol. Timo$oara, 1971, vol. 9, p. 213 - 229)

Конечно, идейно-художественным родством с одним лишь русским символизмом литературный контекст и литературные традиции "Мастера и Маргариты" далеко не исчерпываются. Булгаков выступает в своем "закатном" романе отнюдь не как художник-символист, т. е. мастер обрисовки утонченных настроений, безысходной печали и усталости, ощущения трагичности мира, мистических возбуждений, красочного изображения фантасмагорий, тайн и мистификаций, а как создатель незабываемых, отнюдь не свойственных представителям "чистой" символистической традиции картин высокого драматического и лирического накала, глубоких чувств и сильных переживаний, проникнутых гуманистическим пафосом.