В. П. Вильчинский. Из истории русской повести (Н. Ф. Павлов)

Среди беллетристов 1830-х годов видное место принадлежит Николаю Филипповичу Павлову (1803- 1864); его произведения были отмечены современниками, в том числе Пушкиным, Гоголем, Белинским, как выдающиеся явления литературы. Кроме знаменитых "Трех повестей", перу Павлова принадлежит еще ряд произведений, менее известных, которые являются важной вехой на пути к его зрелому творчеству.

Как и многие видные прозаики, Павлов дебютировал стихами; они печатались в 20-е годы в "Трудах общества любителей российской словесности", альманахе "Мнемозина" и отмечены влиянием поэзии Е. А. Баратынского, с которым в эти годы писатель был близок. Следует, однако, подчеркнуть, что мотивы грусти, недовольства окружающим, ощутимые в таких, например, стихотворениях Павлова, как "Элегия" (1824), имели и вполне реальную жизненную основу: выходец из крепостного сословия, писатель рано узнал теневые стороны крестьянской жизни, перенес много лишений, мучительно переживал разлад мечты с действительностью. Он все чаще размышляет о несправедливости распределения жизненных благ, власти денег, общественном неравенстве. Характерна, например, позиция автора в вопросе о меценатстве:

Нет, нет, я не пойду к надменному вельможе, 
Я не люблю ласкать спесивых богачей: 
Наемник и поэт - у многих значит то же, 
Но цель поэзии возвышенней, святей!1

¹ (К³ при посвящении ей перевода трагедии "Мария Стуарт", "Мнемозина", ч. I, 1824, стр. 171. Стихотворение неоднократно перепечатывалось в альманахах тех лет (см., например: "Русская Талия" на 1825 год).)

Помимо лирических стихов, значительное место в раннем творчестве Павлова занимает драматургия, что также связано с обстоятельствами его биографии. Получив в 1811 г. "вольную", он стал воспитанником Московского театрального училища, играл на сцене, хорошо знал театральный репертуар и был одним из его создателей. В 1825 г. в Москве шла трагедия Шиллера "Мария Стюарт", перевод которой был сделан Павловым. Он был, по мнению критики, "весьма удачен" и не уступал "лучшим нашим переводчикам Гнедичу и Лобанову".¹ В начале 30-х годов Павлов пишет несколько водевилей ("Щедрый", "Стар и млад", "На другой день после преставления света"), которые с успехом ставились на московской и петербургской сценах² и также были одной из вех творческого развития писателя.

¹ ("Московский телеграф", 1826, ч. VII, стр. 167.)

² (См.: И. А. Арсеньев. Н. Ф. Павлов. М., 1864.)

Важным аспектом зрелой прозы Павлова является обличение сословного неравенства, низкопоклонства, несоответствия служебного положения человека его моральным качествам. Эти же темы звучали в некоторых произведениях писателя, предшествовавших его повестям: в басне "Блестки" (1822), "Песне магометанина" (1825), стихотворении "Червонец" (1829), в драматических опытах. Вот характерные в этом отношении строки из водевиля "Стар и млад" (1829):

Мы ценим только блеск наружный, 
К нему лишь ходим на поклон, 
И имя доброе не нужно 
Тому, кто с "именем" рожден.1

¹ ("Радуга". Литературный музыкальный альманах на 1830 г., стр. 193.)

Мысль, заключенная в этих стихах, ляжет в основу остро социальной повести Павлова "Именины".

За внешне буффонадной формой, в таком "легком" жанре, как водевиль, им ставились проблемы, в которых уже намечалось мироощущение автора "Трех повестей", провозгласившего, что "человек везде равно достоин внимания". В шутливых куплетах слуги из того же водевиля заключена большая, серьезная мысль:

Какая пестрота на свете! 
Какое множество имен! 
Иной пешком, иной в карете, 
Тот князь, тот граф, а тот барон!

Лишь я один, ну, право, чудо! 
Живи без имени весь век, 
Хоть называюсь я не худо: 
Мое ведь имя: человек!1

¹ ("Радуга". Литературный музыкальный альманах на 1830 г., стр. 194.)

Таким образом, уже раннее творчество Павлова свидетельствует о его критическом мышлении, стремлении к социальным обобщениям. С этим же мы встречаемся и в нескольких прозаических отрывках, которые также предшествовали его повестям, и где особенности творческой манеры писателя проявились еще более отчетливо. Наибольший интерес здесь представляет "Московский бал", напечатанный в 1832 г. в "Телескопе". В этом небольшом отрывке в эмбриональной форме сосредоточены два тематических начала, характерные для прозы Павлова в целом. Одно из них связано с противоречивым отношением автора к дворянской среде. В повестях из жизни светского общества он критикует его безнравственнность, легкомыслие, душевную пустоту, а с другой стороны, как бы любуется внешним жизненным комфортом аристократов, его словно привлекает обаяние дворянских титулов.

Вторая группа повестей Павлова (как увидим в дальнейшем, она также неоднородна) социально заостреннее. Ее герои ущемлены в правовом или экономическом отношении. Темами этих произведений являются рассказы о "бедных людях", лишенных возможности пользоваться теми благами жизни, которые с такой симпатией описаны Павловым в его "светских повестях". Моральная победа бедняка Велина над князем Вольским составляет сюжетное начало отрывка "Московский бал".

Эпизодический образ фонарщика служит автору поводом для риторического вопроса, "почему один не спит, чтобы другому светло было, а другой тратит часы покоя в великолепном доме, которого окна ярко освещены?".¹

¹ ("Телескоп", 1832. ч. VII, стр. 29.)

Рисуя бал в одном из московских особняков, автор в критических тонах изображает его участников: мужчины и женщины здесь друг друга "выучили наизусть", разговоры незанимательны, наряды "однообразны, как слова, как мысли, как чувства людей, принадлежащих к лучшему обществу".¹ К "Московскому балу" примыкают еще два рассказа Павлова - "Родительская печаль" (1834) и "Черный человек" (1835).

¹ ("Телескоп", 1832. ч. VII, стр. 32.)

В 1835 г. в Москве, в типографии Н. Степанова, была отпечатана книга "Три повести" Н. Павлова с виньеткой, изображающей пораженного кинжалом дракона и латинским эпиграфом "Domestica facta" (домашние дела). Эта книга сразу же привлекла к себе пристальное внимание современников, начиная с цензурного комитета, который вначале вообще "сомневался пропустить"¹ ее, а дав разрешение, "назначил к исключению все те слова, кои показались" цензору "или слишком резкими или столь обоюдными, что могли подать повод к превратным толкованиям".²

¹ (И. М. Снегирев. Дневник. М., 1904, стр. 182.)

² (Из письменного объяснения цензора Министру народного просвещения. ЦГИАЛ, ф. 735, оп. 1, ед. хр. 578.)

Беллетристика Павлова получила высокую оценку читателей и критиков;¹ о "Трех повестях" существует обширная литература,² которая правильно объясняет их успех социальной заостренностью этих произведений, касавшихся таких "запретных" тем, как крепостнический произвол и армейское самоуправство.

¹ (Подробнее см. об этом в работе Н. А. Трифонова "Повести Н. Ф. Павлова" ("Ученые записки МГПИ", кафедра русской литературы, вып. II, М., 1939) - наиболее обстоятельном монографическом исследовании повестей Павлова.)

² (См. составленную нами библиографию в кн.: История русской литературы XIX века. Библиографический указатель. Изд. АН СССР, М.,- Л, 1962, стр. 530-533.)

Успех первого сборника окрылил автора, и он стал готовить материал для новой книги, решив положить в ее основу повесть "Маскарад", опубликованную в том же 1835 г.¹ Однако, как проницательно заметил Белинский, искусство не составляло для Павлова главную цель жизни. Различные обстоятельства отвлекали его от работы, и новый сборник, куда, помимо "Маскарада", вошли повести "Миллион" и "Демон", вышел в свет только в 1839 г. Шесть повестей Павлова, составляющие основу его беллетристики, целесообразно рассмотреть, исходя из тематического принципа.

¹ ("Московский наблюдатель", 1835, ч. I.)

Аукцион", "Миллион" и "Маскарад" составляют группу повестей из жизни светского общества. Хотя некоторые современники¹ и считали Павлова основателем этого жанра, в действительности светская повесть активно разрабатывалась в 30-е годы и имела, в частности, такого видного представителя, как Марлинский. Подобно героям его произведений, персонажи светских повестей Павлова обычно лишены внутреннего развития. Правда, в отличие от Марлинского Павлов в ряде случаев показывает сосуществование в человеке противоречивых черт характера. Так, например, ради мести оскорбившей его красавице герой повести "Аукцион" отказывается от счастья обладания предметом своей страсти; жена Левина (в повести "Маскарад") сочетает супружеское счастье с затаенной страстью к другому, и т. п. При общей схожести критического отношения к светскому обществу Марлинского и Павлова повести последнего более социальны, в них глубже вскрыты общественные противоречия, реальнее показаны условия жизни представителей высшего общества. Следует также отметить, что герои произведений Павлова, как правило, лишены высоких общественных идеалов, они мечтают об улучшении своей участи, но им безразличны судьбы других людей. Н. А. Трифонов объясняет это своеобразие творчества писателя особенностями его натуры, считая Павлова "одним из наиболее ярких представителей группы разночинцев, тянущихся к барству", тем, "кто всячески старался сделаться дворянином".² Думается, однако, что немалую роль здесь играла также та среда, из которой писатель брал прототипы героев своих произведений.

¹ (См., например, рецензию С. П. Шевырева в "Московском наблюдателе", 1835, ч. I, стр. 124.)

² ("Ученые записки МГПИ", вып. II, стр. 106, 107 и др.)

В обществе, нравы которого являются предметом описания в светских повестях Павлова, браки совершаются по расчету, семейная жизнь представителей этого круга полна фальши и лжи, истинные лица супругов скрыты маской. Мало связанное с внешним развертыванием сюжета название повести "Маскарад" оправдано внутренне, имеет глубокий скрытый смысл.

Отмечая двойственность отношения Павлова к светской среде, Н. А. Трифонов делает акцент на свойственном писателю "чувстве зависти" к людям "отборного общества" и считает неправыми тех исследователей, которые утверждали, что автор "хочет сбросить с пьедестала великосветскую женщину".¹ Необходимо, однако, подчеркнуть, что характеристика Павловым "женщины в свете" выводится из условий ее жизни; с особой наглядностью это проявляется в повести "Аукцион". Небезынтересно отметить, что именно эта повесть вызвала особенно разноречивые оценки, в которых общественное лицо критиков вполне проявилось. Так, если Шевырев писал, что автор "Аукциона", изобразив женщину современной России кокеткой и любительницей сомнительных наслаждений, исказил современность и "унизил свой талант",² то Пушкин считал, что повесть эта есть "легкая картинка, в которой оригинально вмещены три или четыре лица".³ "Живым, мимолетным эпизодом из жизни общества" назвал "Аукцион" Белинский, отметивший также, что здесь автор "больше, нежели где-нибудь, в своей сфере".⁴

¹ ("Ученые записки МГПИ", вып. II, стр. 97, 91-92 и др.)

² ("Московский наблюдатель", 1835, ч. I, стр. 126.)

³ (А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. 12, Изд. АН СССР, М., 1949, стр. 9.)

⁴ (В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. I, Изд, АН СССР, М., 1953, стр. 282.)

Важная особенность светских повестей Павлова, написанных в эпоху бурного развития прозаических жанров,- наличие в них элементов психологического анализа. Это сближает писателя с творчеством В. Ф. Одоевского, виднейшего представителя философского романтизма, ориентировавшегося на немецких романтиков и Шеллинга. Несмотря на фантастическую окраску многих произведений, Одоевскому отнюдь не чужд социальный анализ современного ему общества, что проявляется не только в повестях о княжнах Зизи и Мими, но и там, где мертвецы "вспоминают" свою прошлую жизнь в свете и осуждают его ("Бригадир", "Бал", "Насмешка мертвеца" и др.).

Как и Павлов, Одоевский в сатирических тонах изображал домашний замкнутый круг аристократических салонов, царящие здесь фальшь, лицемерие и жестокость, никчемность и пустоту.

Мы отмечали уже, что одним из главных тезисов Н. А. Трифонова в его обстоятельной работе о повестях Павлова является мысль о двояком отношении писателя к светскому обществу: с одной стороны, он его обличает, а с другой - завидует ему. Исследователь ссылается при этом на Ап. Григорьева, "по меткому определению" которого, "сфера большого света" является для Павлова "какой-то всепоглощающей и вместе обаятельно влекущею бездною".¹ Отметим, однако, что тот же критик, говоря об отношении к "сфере высших слоев" Павлова и Одоевского, отдавал предпочтение первому. Он считал, что в его повестях "живой человек со страстями и телом вторгается в этот блестящий мир и не ослепляется его внешними формами, а, напротив, с какой-то горькой радостью всматривается в шаткие основания спокойных снаружи отношений... Тут является уже не сухое негодование идеалиста,- продолжает А. А. Григорьев, сравнивая повесть "Миллион" с "Княжной Мими",- а страстное раздражение живого человека".² Вместе с тем критик отмечал, что "взгляду Н. Ф. Павлова, хотя и высшему сравнительно с другими повествователями одного с ним рода, недостает спокойствия, необходимого для художника".³

¹ ("Ученые записки МГПИ", вып. II, стр. 93.)

² (Аполлон Григорьев. Сочинения, т. I, 1876, стр. 38.)

³ (Аполлон Григорьев. Сочинения, т. I, 1876, стр. 38.)

Среди писателей, отдавших дань жанру светской повести, следует еще назвать В. Соллогуба, Лермонтова, а также более позднюю современницу Павлова - Евг. Тур. Сравнительный анализ творчества этих авторов был в свое время произведен также А. А. Григорьевым. Он сохранил все свое значение в наши дни, хотя и не привлек должного внимания позднейших исследователей. Отдавая должное таланту Соллогуба, критик оценивает его повести из светской жизни "далеко ниже" соответствующих произведений Одоевского и "особенно Н. Ф. Павлова". Уступает ему и Евг. Тур, которая "относится к сфере света, пожалуй, и с высшими требованиями, но с обаянием ее не расстается".¹ Отдавая пальму первенства автору "Миллиона", А. Григорьев подчеркивает, что "все трагическое и грандиозное воплотил он в смелой и беспощадно-последовательной личности героя повести и поставил ее в такое отношение к избранной им сфере жизни, которое уже менее всего может быть названо отношением, ограничивающим сознание".² Признавая "Миллион" одним из лучших произведений в жанре светской повести, критик утверждал, что "все прочие, как-то г. Дружинин и многие другие, имели только претензию на изображение т. н. большого света".³

¹ (Аполлон Григорьев. Сочинения, т. I, 1876, стр. 41.)

² (Аполлон Григорьев. Сочинения, т. I, 1876, стр. 42.)

³ (Аполлон Григорьев. Сочинения, т. I, 1876, стр. 36-37.)

Повестям Павлова подражали, его героев копировали, некоторые фразы из светских повестей становились модными афоризмами, их использовали в качестве эпиграфов. Кроме примеров из творчества И. Петрова, М. Жуковой, А. Павлова, которые уже приводились в критической литературе о Павлове,¹ укажем еще в этой связи на водевиль В. А. Соллогуба "Беда от нежного сердца". Его сюжетная основа близка повести "Миллион" с тем различием, что разработанная Павловым коллизия трактуется здесь в комическом плане. Светские повести Павлова связаны нитями преемственности с творчеством ряда русских писателей. Так, еще Ап. Григорьев отмечал определенное сходство между Павловым и Лермонтовым, одним из предшественников которого в разработке психологической повести Павлов справедливо считается.

¹ (См. об этом в указанной работе Н. А. Трифонова и в статье Ю. Гранина "Н. Ф. Павлов" (в кн.: Очерки по истории русской литературы первой половины XIX в., вып. 1. Баку, 1941, стр. 109).)

Его "светские повести" - существенный этап в развитии русской прозы на пути критического осмысления дворянско-крепостнического общества и его "героев".

Если Ап. Григорьев оценивал эти произведения как наиболее значительные в данном жанре в первой половине XIX в., то А. Г. Цейтлин обратил внимание на повесть Павлова "Демон" и считал ее "превосходной, совершенно несправедливо забытой".¹ Эта повесть входит в цикл произведений писателя, посвященных миру чиновничества. В центре повествования - образ мелкого служащего Андрея Ивановича, который "счастливо" реализовал мелькнувшую у него "демонскую" мысль, сделав свою жену любовницей влиятельного генерала. Характерные для светских повестей Павлова психологические характеристики персонажей, критическое отношение к представителям знати достигают в этом произведении еще большей силы.

Реалистическому изображению мира чиновничества помог личный опыт писателя, который в 1820-е годы служил в московском надворном суде, а позже состоял чиновником по арестантским делам при московском генерал-губернаторе.²

¹ (А. Г. Цейтлин. Повести о бедном чиновнике Достоевского (история одного сюжета). М., 1923, стр. 5. А. Г. Цейтлин отмечал, что "из писателей 30-х годов Павлов особенно несправедливо забыт историей литературы" (там же, стр. 55).)

² ("Русская старина", 1904, № 4. Письма Павлова к Одоевскому.

Н. В. Чичерин признавал Павлова "самым искусным стряпчим в Москве" (архив Чичериных в ГБЛ).)

В разработке сюжета о чиновнике, сделавшем карьеру с помощью молодой красивой жены, Н. Ф. Павлову принадлежит в нашей литературе одно из первых мест. Современная писателю критика (А. Григорьев, Шевырев) сравнивала "Демона" с "Шинелью". Однако, как показал Н. А. Трифонов, такое сближение неправомерно: в отличие от Гоголя герой повести Павлова торжествует, "выбивается в люди".¹ Писатель утверждал в одной из критических статей: "В человеке есть нечто, что делает для него всякие сани своими. Нет горы, на которую он не имел бы права подняться, нет величия, которого глаза его не были бы достойны созерцать".²

¹ (Подробнее см. об этом в указанной работе Н. А. Трифонова (стр. 98-102).)

² (Наше время", 1860, № 4. Подробнее см. об этом в нашей работе "Критические статьи Н. Ф. Павлова" (в кн.: Из истории русских литературных отношений XVIII-XX вв. Изд. АН СССР, Л., 1959).)

Защита Павловым представителей социально-угнетенных классов находит наиболее яркое художественное воплощение в повести "Именины" - одном из лучших произведений писателя. С глубоким сочувствием к бесправному таланту здесь рассказана трагическая история жизни крепостного музыканта, поставлена одна из острых социальных проблем той эпохи. Герой, обозначенный одной заглавной буквой, и эпиграф к повести ("Что в имени?") подчеркивали типичность описанных в ней событий. Гнет крепостничества, как известно, острее других подневольных ощущали образованные крестьяне, у которых чувство человеческого достоинства, постоянно попираемое всем укладом феодализма, было развито особенно сильно. Крепостная интеллигенция России состояла главным образом из музыкантов, художников, артистов, певцов. Жизнь их большей частью складывалась трагически: пьянство, солдатчина, самоубийство были обычным ее финалом.¹ Бывало и так, что крепостные интеллигенты, временно приобщенные к быту привилегированных классов, после возвращения в крепостное состояние покушались на жизнь своих помещиков-тиранов.² Крепостной интеллигенции и ее драме русская литература уделяла большое внимание. Достаточно вспомнить в этой связи имена Радищева, Нарежного, Ушакова, Одоевского, Даля, Тимофеева, Погодина, Белинского, Герцена. Почетное место в этом ряду принадлежит и автору "Именин", который одним из первых ввел в литературу необычного для нее героя, чем немало способствовал ее демократизации. Сравнивая "Именины" с произведениями других авторов, раскрывавших драму крепостной интеллигенции, современный исследователь справедливо отмечает, что, за редким исключением, писатели 20-30-х годов "не шли дальше критики злых помещиков и апелляции к гуманности, либо сводили трагедию крепостного к несчастной романической истории, или подменяли ее трагедией непонятого и гонимого художника. Повесть "Именины" по-новому, социально более остро, освещала эту тему. Павлов показал не только пробуждение чувства человеческого достоинства в угнетенной личности, но и протест против ее угнетения".³ "Событием" в современной литературе назвал эту повесть Чаадаев.⁴ А Ф. И. Тютчев, оценивая "Три повести" Павлова, отмечал, что в них "мысль свободная схватилась прямо с роковыми общественными вопросами и притом не утратила художественного беспристрастия".⁵

¹ (О крепостной интеллигенции существует обширная литература. См., например: П. Н. Сакулин. Крепостная интеллигенция (сб. "Великая реформа", т. III, 1911); А. Г. Яцевич. Трагедия крепостной интеллигенции (сб. "Именины", Л., 1925); Е. С. Коц. Крепостная интеллигенция. Л., 1926, и др.)

² (Так, например, был убит граф Каменский ("Русская старина", 1875, № 9, стр. 212). Мысль об убийстве помещика мелькает и у героя "Именин".)

³ (Н. А. Трифонов. Н. Ф. Павлов. В кн.: Н. Ф. Павлов. Повести и стихи. Гослитиздат, М., 1957, стр. 13.)

⁴ (П. Я. Чаадаев, Сочинения и письма, ч. I, 1913, стр. 194.)

⁵ ("Русский архив", 1879, кн. II, стр. 123.)

В одном из эпизодов герой "Именин" восторженно благодарит судьбу за то, что ... попадает в рекруты: "С чем сравнить мой тогдашний восторг? Птица, выпущенная в благовещенье из клетки, преступник, прощенный под топором палача, могли бы вам дать понятие о чувстве, с которым я надел серую шинель".¹ Хотя в иных случаях солдатчина и могла явиться для крепостных счастливым исходом, военная служба в целом была подобно крепостничеству узаконенной формой беспрерывного унижения человеческого достоинства.

¹ (Н. Ф. Павлов. Повести и стихи, стр. 59.)

В центре повести "Ятаган" - драматическая история разжалованного корнета Бронина, ярко повествующая о том бесправии, в котором оказывается человек, надевший солдатскую шинель. В условиях, когда жили еще разжалованные декабристы, вопрос этот был далеко не праздным. Не случайно Николай I написал, что повесть "Ятаган" "по всему содержанию никогда не должна была пропускаться цензором: и смысл и цель прескверные".¹

¹ (ЦГИАЛ, ф. 735, оп. I, № 578, запись 29 марта 1835 г.)

Современных читателей привлекала не только критическая позиция автора, но и значительные художественные достоинства повести, тонкий психологический анализ душевного состояния ее героев, успешная попытка создания сложного человеческого характера.

Беллетристика Павлова - один из важнейших этапов в развитии русской реалистической повести, ознаменованных усилением демократических и социально-критических мотивов. Ее главными темами были крепостное право, общественный и семейный гнет, пороки бюрократической системы. Повести Павлова отличались демократическим содержанием и художественно более совершенным слогом. На это обратил внимание Пушкин, подчеркнув, что "Три повести" рассказаны "с большим искусством, слогом, к которому не приучили нас наши записные романисты", что Павлов "первый у нас написал истинно занимательные рассказы".¹ Продолжая демократически-обличительные традиции сатирических журналов XVIII в., традиции Новикова и Радищева в повестях "Именины" и "Ятаган", Павлов выступает непосредственным предшественником Лермонтова в таких повестях, как "Аукцион" и "Маскарад", а повесть "Демон" предваряет мотивы ранних повестей Достоевского.

¹ (А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. 12, стр. 9.)