Н. И. Желтова. К творческой истории "Сказки об Иване-дураке" Л. Толстого

В небольшом по объему произведении - "Сказке об Иване-дураке и его двух братьях" - получили свое рельефное выражение характерные черты миросозерцания Льва Толстого в 80-е годы. В сказке он выступил беспощадным обличителем милитаризма и паразитизма эксплуататорских классов, горячим защитником интересов трудящихся масс, выразителем своих нравственных идеалов.

Толстой работал над "Сказкой" с конца 1885 г., в 1886 г. она была опубликована в 12-м томе Сочинений писателя. Период создания сказки краток¹ и полон творческих отвлечений. Параллельно Толстой занимался рассказом "Смерть Ивана Ильича" и трактатом "Так что же нам делать?".

¹ (См.: В. И. Срезневский. "Сказка об Иване-дураке и его двух братьях". История писания и печатания. В кн.: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 25, Гослитиздат, М., 1937, стр. 715-717. В дальнейшем страницы этого издания указаны в тексте.)

Однако сказке Толстой придавал большое значение. В письме жене, издательнице его сочинений, он писал: "Очень радуюсь за тебя, за 12-ю часть, и для себя радуюсь преимущественно за Ивана Дурака" (LXXXIII, 560); и В. Г. Черткову: "Ивана Дурака я рад, что пропустили в 12 и ч." (LXXXV, 337).

О глубокой заинтересованности писателя этим произведением свидетельствуют многочисленные, весьма значительные композиционные, фразеологические, стилистические изменения, которые Л. Толстой вносил в сказку вплоть до корректурных листов. Они наглядно отражают стремление автора заострить социально-обличительный характер произведения. Так, короткое заглавие "Иван-дурак" разрастается до размеров небольшого сатирического повествования: "Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семене-воине и Тарасе-брюхане и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе и трех чертенятах".

Изменения в зачине сказки усиливают социальную критику персонажей, символизирующих паразитический класс.

Жил-был старик с старухой и было у них три сына: Семен 
и Тарас умные, а третий Иван дурак. Отдал старик старшего
Семена в солдаты, а другого купцу в лавку, а меньшой - 
дурак остался дома работать" (XXV, 590).

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был 
богатый мужик. И было у богатого мужика три сына: 
Семен-воин, Тарас-брюхан (во втором варианте: "Тарас-кулак") 
и Иван-дурак, и дочь Маланья - векоуха, немая. Пошел 
Семен-воин на войну, царю служить, Тарас-брюхан пошел в город
к купцу, торговать, а Иван-дурак с девкою остался дома
работать, горб наживать" (XXV, 115).

Соответственно первоначальному заглавию сюжет сказки развивался преимущественно вокруг образа Ивана-дурака, олицетворяющего идею о свободных хлебопашцах, которые не признают ни войн, ни денег. Другие фигуры намечены фрагментарно.

Затем Толстой вставлял новые эпизоды, сцены; отдельные фразы развивал в диалоги, художественные описания. Драматизация текста оживила впечатляемость, придала произведению многогранность. В результате вместо первоначального нерасчлененного, "сплошного" повествования в сказке появилось 12 главок, представляющих собой своеобразную серию новелл.

Например, рассказ о превращении черта в купца-англичанина был написан для второго варианта, но подвергался дальнейшей переработке. В окончательной редакции черт становится "господином чистым", а сама главка о нем - забавным сатирическим повествованием с диалогами. В ней юмористически обнажается не-соответствие натуры "господина чистого" законам и складу жизни трудолюбивых, честных людей.

Эпизод с "господином чистым", а также более подробная разработка образа Тараса акцентировали обличительный смысл всего произведения, обостряли критику стяжательской психологии тунеядствующих хозяев. А сами образы "господина чистого" и "Тараса-брюхана" приобрели значение художественных обобщений, подобно нарицательным персонажам хищников-эксплуататоров, созданных Салтыковым-Щедриным и Глебом Успенским.

Изменения, внесенные в текст, значительно усилив разоблачительный пафос сказки, рельефнее выделили и ее положительную программу. Вначале, после сообщений о подстрекательстве черта-купца и черта-воеводы следовало заключение о торжестве пассивистской позиции добродушного Ивана: "Так и ушел старый черт, ничего не сделал Ивану. Живет Иван до сих пор, и народ весь от'братьев валит в его царство, и братья пришли, и их он кормит. Скажут корми нас. Ну что ж, говорит" (XXV, 599).

В окончательной редакции благодушное отношение простаков к эксплуататорам сменяется осуждением последних и утверждением прав только трудящихся.

Такой социальной заостренности особенно способствует завершающая сказку новелла о "господине чистом", который постоянно попадает в трагикомические перипетии из-за пристрастия жить за счет труда других. ("Немая девка" выставляет его из-за стола, не обнаружив у него признаков трудолюбия - мозолей на руках; пустое ораторствование на каланче доводит его до изнеможения и гибели). Из эпизода с "господином чистым" логически вытекает афоризм, венчающий все произведение: "Только один обычай у него и есть в царстве: у кого мозоли на руках - полезай за стол, у кого нет - тому объедки" (XXV, 138).

В последней редакции шире и с большей образной наглядностью развернуто изображение бессмысленной, антинародной захватнической политики господствующих классов. Например, в первом варианте коротко, лишь в нескольких строках говорилось о том, как черт тщетно пытался спровоцировать Иваново царство на военные действия. Затем этот сюжет был драматизирован в отдельной главке.

Параллельно критике милитаризма и капитализма в сказке проходит мотив непротивления злу насилием. И у писателя возникало намерение усилить проповедь о возможности разрешения социальных конфликтов путем пассивного терпения. Так, в наборной рукописи имеется написанный рукой Толстого, но потом зачеркнутый эпиграф, взятый из евангелия: "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, делайте добро ненавидящим вас и молитесь за унижающих вас и гоняющих вас. Да будете сынами отца вашего небесного, ибо он повелел солнцу своему восходить над злыми и над добрыми, посылает дождь на праведных и неправедных, ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда, не то ли же делают и язычники. И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? не то ли же делают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершенен отец ваш небесный" (XXV, 718-719).

Эпиграф выделял одну, "непротивленческую" сторону идейного содержания сказки и противоречил ее обличительному пафосу, сглаживал остро-социальную концовку. Ведь, следуя всепрощающей евангельской морали, не надо бы наказывать, обделять тунеядцев. Но в сказке преобладает сатирическая тенденция, а не нравственно-примирительное изображение действительности, поэтому эпиграф оказался временным эпизодом в процессе работы автора над произведением. История с эпиграфом показательна для характеристики колебаний Толстого - проповедника непротивления и художника-бунтаря. В 12-м томе сочинений Толстого "Сказка об Иване-дураке и его двух братьях" была помещена среди других 13 произведений. Все они отличаются целевым единством и подчинены идее братских, добрых взаимоотношений между людьми. Открывается том рассказом "Чем люди живы", где любовь к другим, а не забота о личном благополучии, объявляется истинным источником жизни; тот же лейтмотив определяет повествования: " Упустишь огонь, не потушишь", "Свечка", "Два старика", "Где любовь, там и бог".

Книга несколько даже однообразна по выражению основной мысли, но в то же время повторяемость одной и той же проповеди, заключающей каждое произведение, подчеркивает настойчивость писателя в утверждении своей нравственной философии.

Неоднороден, правда, стиль произведений тома. Автор ориентировался на различные слои читателей, учитывая их культурные, образовательные, психологические особенности. Первые рассказы явно адресованы к народу. Трактат "Мысли, вызванные переписью" (отрывки из "Так что же нам делать?") -обращение к господствующему классу, от общественной настроенности которого, по мнению Толстого, зависели гуманные преобразования.

В сказке чувствуется ее соседство с нравоучительными рассказами. Связью с ними объясняется и эпизод с эпиграфом. Но идейное содержание сказки гораздо шире этих рассказов и пассивистские тенденции - только часть ее многогранного социально-политического смысла. Сказка об Иване-дураке находится в соотношении с более широким кругом произведений Толстого, в частности с его трактатом "Так что же нам делать?" и с замыслом сказки-памфлета 70-х годов.¹

¹ (См. об этом в статье: Э. Зайденшнур. Сказка Л. Н. Толстого об Иване-дураке и трактат "Так что же нам делать?". В сб.: Л. Н. Толстой, т. 5. Горький, 1963, стр. 119-129 ("Ученые записки Горьковского университета", т. 60).)

Существенное значение в формировании концепции сказки имела ориентация писателя на мировоззрение, психологию крестьянства. Отдельные моменты замысла и его художественного раскрытия можно поставить в прямую связь с рукописью крестьянина Г. М. Бондарева "Трудолюбие и тунеядство или торжество земледельца", которую Толстой получил незадолго до работы над сказкой.¹ С сокращенным изложением сочинения Бондарева Толстой был знаком еще раньше,² видимо, по статье Гл. Успенского "Трудами рук своих", где публиковались извлечения из Бондарева.³ Рукопись Бондарева, а также опыт организации различного рода коммун (о них знал Толстой) способствовали художественной конкретизации размышлений Толстого о возможных формах справедливого устройства общества.

¹ (См. письмо Толстого Бондареву, июль 1885 г. (LXIII, 276).)

² (См. свидетельства Толстого в том же письме Бондареву.)

³ ("Русская мысль", 1884, № 11.)

Как творческая история толстовской сказки, так и все идейно-художественное своеобразие ее свидетельствуют о том, что она создавалась с пропагандистской установкой и предназначалась для народного чтения.

Показателен пример включения М. Горьким в повесть "Хозяин" эпизода с чтением сказки Толстого. Значение этого факта для характеристики общественной биографии, взглядов и идейно-художественного формирования молодого Пешкова рассмотрено в работах Н. К. Пиксанова.¹ Эпизод с чтением "Сказки об Иване-дураке" рабочим пекарни Семенова Н. К. Пиксанов исследует в связи с воздействиями Толстого на Горького в 80-е годы. "В художественном отношении Сказка написана блестяще; сам Толстой, после трех переработок, остался ею очень доволен. Превосходен язык сказки - живой, простонародный, мужицкий; для будущего писателя Горького, тоже мастера народной речи, это существенно.

¹ (Н. К. Пиксанов. 1) Горький и Толстой. "Вестник Ленинградского университета", 1954, № 6; 2) Толстой и Горький (личные, идейные и творческие встречи). В сб.: Л. Н. Толстой, вып. 4, Горький, 1961 ("Ученые записки Горьковского университета", т. 56).)

Мастерски выдержан фольклорный сказ. Стройна композиция. Живость и впечатляемость придают повествованию юмор. Но еще сильнее действует на читателя сатира. Для Горького, будущего мастера политической сказки, это имело немаловажное значение. Вообще следует сказать, что не только "Сказка", но и все издание сочинений Толстого 1886 года (и соседних лет), как и нелегальные гектографированные издания, не прошли даром для юноши Пешкова".¹

¹ (Н. Пиксанов. Толстой и Горький. В кн.: Л. Н. Толстой, вып. 4, Горький, 1961, стр. 8-9 ("Ученые записки Горьковского университета", т. 56.)

Повесть Горького 1912 г. снабжена подзаголовком "Страница автобиографии", в ней излагаются события из жизни Горького казанского периода, точнее 1885-1886 гг.; это произведение используется биографами писателя.

В "Заметках о мещанстве", в письмах, статьях, каприйских лекциях о литературе, мемуарном очерке Горький неоднократно отмечал реакционную сущность проповеди Толстого о непротивлении. Но в то же время он постоянно подчеркивал огромное значение Толстого-реалиста. Не принимая его моралистической философии, Горький ценил активные, обличительные тенденции произведений Толстого. Включение эпизода с чтением "Сказки об Иване-дураке" в повесть, в которой разоблачается паразитическая психология эксплуататора, а трудящиеся призываются к бунту, подчеркивает, что в сказке Толстого Горький видел прежде всего социальную сатиру.¹

¹ (Позже сказку Толстого Горький вспоминал в связи с проблемой взаимоотношения фольклора и литературы. В письме В. М. Саянову 13 сентября 1933 г. он писал: "Связи живого с "выдуманным" крайне многообразны и поучительны. Каратаев и Поликушка написаны Л. Толстым не без влияния сказок о дурачке, и вообще этот огромный художник очень пользовался фольклором, см. его "Сказки"" (М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах, т. 30, Гослитиздат, М., 1955, стр. 325).)

Горьковское восприятие сказки Толстого, на наш взгляд, не противоречит ленинской концепции творчества Толстого, а значит, и установившемуся мнению о созвучности высказываний Ленина и Горького о Толстом.

"Оценки Толстого, даваемые Горьким,- пишет Н. К. Пиксанов,- складывались параллельно и под воздействием суждений Ленина. Тема "Горький и Толстой" тесно, органически связана с темой "Ленин о Толстом"".¹

¹ (Н. К. Пиксанов. Горький и Толстой. "Вестник Ленинградского университета", 1954, № 6, стр. 81.)

"Сказка об Иване-дураке" Л. Толстого отражает сильные и слабые стороны творчества писателя. В. И. Ленин в статье "Герои "оговорочки"" выступил против одностороннего, тенденциозного толкования и использования произведения Толстого. Он дал резкую отповедь В. Базарову, приспосабливавшему "Сказку" и авторитет художника к обоснованию меньшевистской, веховской позиции. Назвав статью Базарова образчиком "беспринципности в оценке Льва Толстого", Ленин обнажил несостоятельность и спекулятивность заявлений журнала "Наша заря", объявлявшего толстовскую проповедь непротивления сущностью и смыслом всего творчества Толстого.

В согласии с ленинской статьей 1910 г. звучит письмо Горького М. Коцюбинскому от 7 ноября 1910 г.: "Теперь живу в напряженном ожидании вестей из России о нем, душе нации, гении народа. В душе этой много чуждого и прямо враждебного мне, но - не думал я, что так глубоко и жадно люблю я человека Толстого! Возмущают меня начавшиеся попытки сделать из него "легенду", чтоб положить ее в основание "религии" - религии фатализма, столь пагубного для нас, людей и без того пассивных".¹

¹ (М. Горький, Собрание сочинений, т. 29, стр. 137.)

Прежде всего как социальная сатира читается сказка в свете ее творческой истории, в контексте агитаторской практики молодого Горького и в связи с ленинской концепцией творчества Толстого.