К. Д. Муратова. М. Горький и фольклор (Оценки образа Иванушки-дурачка)

Тема "М. Горький и народное творчество" была введена в горьковедение Н. К. Пиксановым, закрепившим итоги своей работы двумя изданиями книги "Горький и фольклор" (Л., 1935, и Л., 1938). В дальнейшем в разработке проблематики, выдвинутой Н. К. Пиксановым, приняли участие многие литературоведы. Одни расширили и углубили изучение материалов, характеризующих фольклористические взгляды Горького (Б. А. Бялик, С. Ф. Баранов и др.), другие уделили пристальное внимание тому, как отражался фольклор в собственном творчестве писателя (В. А. Захарова, М. А. Шнеерсон и др.). Итоги последнего изучения были подведены книгой Н. Ф. Матвейчука "Творчество М. Горького и фольклор" (Киев, 1959).

В последние годы литературоведы обратились к розыску фольклорных текстов, нашедших отклик в произведениях Горького, но остававшихся до сих пор неизвестными. Розыски эти увенчались успехом. Л. Я. Резникову удалось найти один из возможных источников легенды о Данко (кабардинское "Сказание о нарте Ашамезе"),¹ а В. Г. Чеботарева обнаружила некоторую близость одной из итальянских сказок к чечено-ингушским легендам о Тамерлане.² Наиболее широко связь Горького с национальным фольклором оказалась раскрытой в книге Г. Богача "Горький и молдавский фольклор" (Кишинев, 1966). В ней немало преувеличений, но вместе с тем она убеждает в несомненном знакомстве Горького с данным фольклором и выявляет ряд ошибок, допущенных писателем в "Старухе Изергиль" и других рассказах в связи с незнанием чужого языка.

¹ (Л. Я. Резников. Путь к "Песне о Буревестнике". (Два новых факта). "Советская Молдавия", 1956, № 148, 27 июня.)

² (В. Г. Чеботарева. К вопросу о взаимовлиянии литератур. (Чечено-ингушские легенды о Тимуре и сказка М. Горького). "Известия Чечено-ингушского научно-исследовательского института при Совете Министров Чечено-Ингушской АССР", 1962, т. III, вып. 3, стр. 44-50.)

И все-таки, несмотря на длительность изучения темы "Горький и фольклор", она еще далеко не исчерпана. За пределами многочисленных исследований остается вопрос о соотношении взглядов Горького-фольклориста с фольклористическими взглядами ранних критиков-марксистов. Не сопоставлены эти взгляды и со взглядами писателей конца XIX-начала XX в., что позволило бы более рельефно оттенить новизну горьковских воззрений.

В то же время нельзя не заметить, что исследователи привели фольклористические взгляды Горького в чрезмерно стройную систему, удалив из нее наиболее спорные высказывания. Так, сопоставляя в 1910-х годах психику украинца и великоросса, Горький утверждал, что "мифические воззрения: представление о Судьбе, Доле на Украине более активно, чем на Московском севере, где Судьба принимается, как сила необоримая, с которой бесполезно бороться".¹ В пору работы над "Жизнью Матвея Кожемякина" Горький явно преувеличивал пессимистическую силу народных представлений о Судьбе и Доле. В одном из писем к писателю А. В. Амфитеатров справедливо заметил, что это стало одним из "пунктиков" современных настроений Горького.²

¹ (Архив Горького, письмо к М. С. Грушевскому.)

² (Архив Горького, письмо к М. С. Грушевскому. Впоследствии Горький говорил, что "фольклору совершенно чужд пессимизм... Если же иногда в фольклоре звучат ноты безнадежности и сомнения в смысле земного бытия - эти ноты явно внушены двухтысячелетней проповедью пессимизма христианской церкви и скептицизмом невежества паразитивной мелкой буржуазии, бытующей между молотом капитала и наковальней трудового народа" (Собрание сочинений, т. XXVII, Гослитиздат, М., 1953, стр. 305-306. В дальнейшем ссылки на это издание - в тексте статьи: римская цифра - том, арабская - страница).)

Горький-публицист часто привлекал русскую литературу для подкрепления своих наблюдений и доводов. Не был обойден им в этом плане и фольклор. При этом в зависимости от исторической обстановки, обусловливающей характер острой литературной борьбы, у Горького нередко возникали полемические оценки от-дельных литературных памятников и героев. Однако место фольклора в литературно-общественной борьбе писателя не только не выяснено, но и сам вопрос об этом по существу еще не поставлен. Между тем он многое проясняет в горьковском отношении к фольклору до Октября. Весьма показательна, например, эволюция оценки Горьким одного из центральных образов русских сказок - образа Иванушки-дурачка.

Созданный народом тип волновал воображение множества писателей. Примечательны как прямые оценки образа Иванушки, так и переосмысление его в творчестве ряда авторов: каждый выделял в нем наиболее близкие своему сердцу черты. Вспомним об отношении к Ивану-дурачку в конце XIX столетия. Литераторы стали отказываться от пересказа или же перелицовки сказок о "дураке", характерных для первой половины века.¹ Развитие получила литературная публицистическая сказка, раскрывающая авторское восприятие общего духа народных сказок и по-своему толкующая отдельные мотивы их.² Ярким примером служит толстовская "Сказка об Иване-дураке и его двух братьях" (1885), направленная против милитаризма и современного строя в целом.

¹ (См. работу И. П. Лупановой "Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века" (Петрозаводск, 1959).)

² (В конце века можно встретить также литературные сказки, в которых один из героев называется Иваном-дураком, но по существу не близок ему. См., например, "Сказку об Иване-дурачке" П. В. Засодимского, опубликованную в сборнике "Памяти В. Г. Белинского" (М., 1899).)

Внимание Толстого привлекает народная мечта о государстве во главе с мужицким царем. В связи с этим, вопреки многим сказкам об Иване-дураке, отмечающим, что Иван ничего не делает, лежит на печи, ленится и что подвиги его не имеют ничего общего с крестьянским трудом, Толстой всячески подчеркивает крестьянскую сущность героя. Его не отличающийся красноречием Иван (речь героя нарочито примитивна) и немая девка Маланья - работные люди, могущие прокормить не только себя, но и оскудевших людей. Идеализируя блага натурального хозяйства, писатель делает своего Дурака царем-работником. Став царем, Иван снял "царское платье - жене отдал в сундук спрятать,- опять надел посконную рубаху, портки и лапти обул и взялся за работу. "Скучно,- говорит,- мне: брюхо расти стало, и еды и сна нет"". За Иванушкой последовала и жена, царская дочь. "И ушли из Иванова царства все умные, остались одни дураки. Денег ни у кого не было. Жили - работали, сами кормились и людей добрых кормили".¹

¹ (Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. XXV, ГИХЛ, М., 1937, стр. 129.)

Отсутствие "здравой" логики, характеризующей в ряде сказок дурковатого героя, используется Толстым в социальном плане. Если в народных сказках дурак плачет на свадьбах и смеется на похоронах, то у Толстого Иван, получивший волшебный дар от нечистой силы, делает солдат для исполнения веселых песен и раздает золото для украшения и игр.

Иван-дурак дорог Толстому своим бескорыстием и беззлобием, писатель превращает его в носителя непротивления злу. Когда тараканский царь идет на Ивана войной, тот не сопротивляется и не использует данное чертенятами умение делать солдат из соломы. Не обороняются и другие "дураки, только плачут. Плачут старики, плачут старухи, плачут малые ребята.

- За что,- говорят,- вы нас обижаете? Зачем,- говорят,- вы добро дурно губите? Коли вам нужно, вы лучше себе берите.

Гнусно стало солдатам. Не пошли дальше, и все войско разбежалось".¹

¹ (Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. XXV, ГИХЛ, М., 1937, стр. 134.)

Не возмущен Иван и тем, что жадные братья - Семен-воин и Тарас-брюхан - отбирают у отца часть имущества, ими не нажитого, а затем, потерпев крах в воинских делах и торговле, приходят кормиться к младшему брату. Противопоставляя Иваново царство господству паразитизма, Толстой пишет: "Живет Иван и до сих пор, и народ весь валит в его царство, и братья пришли к нему, и их он кормит. Кто придет скажет: "Корми нас".- "Ну что ж,- говорит,- живите - у нас всего много.

Только один обычай у него и есть в царстве: у кого мозоли на руках - полезай за стол, а у кого нет - тому объедки".¹

¹ (Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. XXV, ГИХЛ, М., 1937, стр. 138.)

В Ивановом царстве возможность разделения труда исключается. Иван и другие мужики пренебрежительно относятся к возможности работать не только руками, но и головой. Автор стремится внушить читателю излюбленную мысль об опрощении, о необходимости каждому самому удовлетворять "всем своим потребностям".

Таким образом, интерпретация народного образа дается Толстым в свете своего этического учения.

Совсем по-иному воспринял этот образ Щедрин, написавший в том же 1885 г. сказку "Дурак".

В отличие от Толстого, придавшего "Сказке об Иване-дураке и его двух братьях" фольклорный облик (народный язык, использование традиционных элементов - три брата, волшебное умение, царская дочь-жена и др.), Щедрин раскрывает свое отношение к любимому народом образу, не прибегая к следованию фольклорным образцам. На первый план им выдвинуты бескорыстие и безбоязненность дурака, его активное противостояние господствующему здравому смыслу - "чудачество", и в связи с этим неумение приспособиться к окружающей среде.

Щедринский дурак "крадет" калач, чтобы накормить больного Левку, запоминает и говорит слова, о которых забыть надобно. "Никогда и ничего он не боялся, ни к чему не питал отвращения и совсем не имел понятия об опасности".¹ Тщетными оказались попытки обучить его и сделать пригодным к современной жизни. Он "не понимал истории, юриспруденции, науки о накоплении и распределении богатств",² и на все доводы учителей отвечал: "Не может этого быть!". Тогда окончательно утвердились в мнении, что он несомненный дурак.

¹ (М. Е. Салтыков (Щедрин), Полное собрание сочинений, т. XVI, ГИХЛ, М.- Л., 1937, стр. 173.)

² (М. Е. Салтыков (Щедрин), Полное собрание сочинений, т. XVI, ГИХЛ, М.- Л., 1937, стр. 172.)

Мнимую глупость, составляющую основу народных сказок о дураке, в щедринской сказке разъясняет случайный проезжий, старинный друг "папочки": "Совсем он не дурак, а только подлых мыслей у него нет - от этого он и к жизни приспособиться не может".¹

¹ (М. Е. Салтыков (Щедрин), Полное собрание сочинений, т. XVI, ГИХЛ, М.- Л., 1937, стр. 175.)

Выделив в народных сказках о дураке в качестве основного начала непригодность героя к подлости, Щедрин-сказочник показал подобного "дурака" в современных условиях. И хотя в противоположность Толстому в его сказке дурак не одерживал победу над сильными и "умными", тем не менее он не оказывался побежденным.

Не менее примечательна оценка Ивана-дурака в те же 1880-е годы Гл. Успенским. В "Записках Тяпушкина" (очерки "Волей-неволей", 1884), носящих автобиографический характер, писатель говорил, что в развитии сердца героя немалую роль сыграл сказочный образ дурачка, о котором ему постоянно напоминала современная народная среда. При этом внимание автора сосредоточено на одной черте - независимости и прямоте суждений фольклорного героя (в этом образе оказались объединенными Иванушка и другие "простаки").

"Тип этот, олимпийски-спокойный, сказочный парень-дурачок,- писал Гл. Успенский,- мелькает мне не только не забитым, не дурашным, не трусливым, но, напротив, спокойно охаивающим всех и вся: и небо, и землю, и барина, и барыню, и попа, и попадью, словом, всякие человеческие отношения, связи, установившиеся мнения - все! Все нипочем для этого типа; он умеет все это так ужасно осрамить, так умеет разорвать на части одним юмористическим словцом самое, по-видимому, непреложно важное, серьезное явление, понятие, верование, обычай... Я смутно помню, как этот тип перевертывал во мне все вверх дном двумя-тремя словами, скабрезной сказкой разгоняя мрачную действительность, расшвыривая ее, как прах по ветру, и возводя меня куда-то на высоту издевательства".¹ Благодаря "этому Иванушке-дурачку" Тяпушкин и мог вдохнуть в своей юности свежий, "играющий" воздух.

¹ (Гл. Успенский, Собрание сочинений, т. VI, Гослитиздат, М., 1956, стр. 70-71.)

То, что в одно и то же время (1884-1885 гг.) три крупнейших писателя выступили со своей индивидуальной оценкой одного из популярнейших героев фольклора, заслуживает особого внимания. В эпоху реакции писатели напоминали о чертах народной психологии, вызывающих уверенность в победе светлых начал жизни.

В восприятии писателей и критиков начала XX в., в основе художественного кредо которых лежало требование пробуждения правосознания и воли народа, мы находим принципиально новое отношение к Иванушке-дурачку.

В годы пребывания на Капри Горький усиленно занимался изучением фольклора. Это второй (после юности) период увлечения народным творчеством. Библиотека писателя пополнилась большим числом изданий фольклорных текстов и исследований фольклористов. Считая фольклор богатейшим источником, питающим литературу, Горький писал: "Лучшие произведения великих поэтов всех стран почерпнуты из сокровищницы коллективного творчества народа, где уже издревле даны все поэтические обобщения, все прославленные образы и типы" (XXIV, 33). В основе одной из наиболее боевых критических статей Горького того времени - в статье "Разрушение личности" - лежит мысль об измельчании и бессилии человека, оторвавшегося от народной почвы, потерявшего связь с коллективом.

Отметив исключительную художественную мощь созданных народом героев-символов, среди них Горький выделяет былинных героев - Илью, Святогора и Микулу (к ним можно присоединить и любимый образ Васьки Буслаева)-писатель вместе с тем дает в те годы одностороннее освещение бессмертного образа Ивана-дурака. И вызвано это было не тем, что Горькому на этот раз как бы изменило художественное зрение, а тем, что обострившаяся борьба требовала от него известного заострения своей общественной позиции.

Увлечение народным творчеством в 1907-1910 гг. разделял вместе с Горьким А. В. Луначарский. Они решили написать вместе историю русской литературы для народа, куда должен был войти раздел о фольклористике.¹ Но затем, видя несбыточность своих планов, Горький увлек критика замыслом самостоятельной книги о фольклоре, противостоящей современной фольклористике. В конце сентября 1908 года Горький сообщил К. П. Пятницкому, что для издательства "Знание" Луначарский "готовит книгу .,История русского народного творчества". Это - моя идея, и я понемногу плачу ему за работу. Уплатил тысячи две лир. Книга будет готова не скоро" (XXIX, 80). Замысел этот не был осуществлен, но увлечение им сказалось в ряде работ Луначарского, в частности в книге "Религия и социализм" (ч. 1, СПб., 1908). в которой большое внимание уделено мифологии труда. В более поздних, послеоктябрьских выступлениях Горького мы находим родственные высказывания о трудовом происхождении мифов. Родственно, по-видимому, было также отношение критика и писателя к образу Иванушки-дурачка.

¹ (См. письмо Горького к К. П. Пятницкому в ноябре 1907 г. (XXIX, 34-35).)

Анализируя рассказ "Проклятие зверя", Луначарский писал, что Леонид Андреев противопоставляет ребенка "городу, чтобы звать не вперед, а назад... Обычная греза культуроотрицателей, в сущности, не верящих в человека,- дитя, дикарь, мужик... Что мрачнее идеи Толстого о воплощении своей задачи человечеством путем морального самооскопления и самоубийства? Когда говорят о детях, дикарях, Иванушках-дурачках, даже поэтично говорят, восторженно, розово - мне всегда кажется, что я плыву в теплой воде, а на ногу мне привязан свинцовый груз и тянет, тянет в теплую, темную пучину".¹

¹ (А. В. Луначарский, Собрание сочинений, т. 1, изд. "Художественная литература". М., 1963, стр. 404.)

Иванушка-дурачок воспринимался и Горьким как образ, не зовущий вперед. Формирующим началом его он считал пассивность; преодолевая ее порою, герой снова возвращался к своему обычному состоянию.

Резкое осуждение пассивности было знамением времени. Толстой, как мы видели, возвел пассивность, непротивление злу в идеальную норму поведения, Горький восстает против нее. И Луначарский, и Горький вели упорную борьбу с пассивизмом, охватившим русское общество в годы реакции. Будучи твердо уверенным в том, что национальный характер подвержен изменениям в процессе исторического развития,¹ автор "Матери" выдвигал в качестве первоочередной задачи демократии ожесточенную борьбу со всяческим проявлением социальной пассивности. В период между двух революций эта борьба пронизывает все художественные и публицистические произведения писателя.

¹ (Считая Тюлина ("Река играет" В. Г. Короленко) национальным типом, Горький писал в "Разрушении личности": "Тюлин - это удачливый Иванушка-дурачок наших сказок, но Иванушка, который уже не хочет больше ловить чудесных Жар-птип, зная, что, сколько их ни поймай, госполитики все отнимут" (XXIV, 52-53).)

Горький был одним из тех, кто ясно видел, какое огромное воздействие оказала революция 1905 г. на мысль и волю народа. Значение Горького-писателя велико именно тем, что он первым не только заметил, но и художественно воплотил тип нового человека. В письме к А. Н. Тихонову мы находим следующее признание: "И знаете - должность честного, смелого барабанщика, возвещающего приближение новых людей,- рождение нового психологического типа, идущего создать новую жизнь,- славная должность!" (XXIX, 86). История утвердила за Горьким право называться таким барабанщиком. Но наряду с изображением нового он показывал и то, что начинало уходить в прошлое, хотя и было еще сильно. И здесь в пылу борьбы с отрицательными явлениями жизни Горький порою преувеличивал силу "некоторых свойств русской психики" (XXIX, 252), к которым в первую очередь относил склонность к пассивности. Сказочный образ Ивана-дурака воспринимался им в ту пору как порождение этой психики и в силу этого полностью лишался положительных черт,

Наиболее ярко это выражено в статье "О дураках и прочем". Упрекнув писателей в понижении социальных эмоций и "личной ответственности за грязь жизни и мерзости ее",¹ Горький призвал россиян отказаться от иллюзий, что кто-то или что-то опрокинет без их помощи все препятствия на пути к лучшей жизни. Считая подобные иллюзии весьма живучими, писатель обратился к выяснению их истоков, в связи с этим перед ним и возник образ Иванушки-дурачка.

¹ (М. Горький. Статьи 1905-1916 гг. Изд. 2. Изд. "Парус", Пг., 1918, стр. 205. Сборник этот значительно проясняет позицию Горького-критика, весьма суженно раскрытую в 30-томном Собрании сочинении писателя.)

Горький напоминает читателю о том, что победы героя, созданного "крестьянской массой, живущей в полной и вечной зависимости от сил природы", достигаются не им самим, а действиями сторонних чудесных сил.

"Любимый герой русских народных сказок,- пишет Горький,- Иванушка-дурачок, человек, который терпеливо и покорно

переносит все невзгоды жизни, преодолевая их не силою разума и деяния, а покорностью судьбе и терпением. За эту способность сказки награждают его "по щучьему велению" богатством, покоем, красивой, мудрой женой и даже королевским троном, а действительность,- мы все по себе знаем, чем награждает суровая действительность людей излишне терпеливых...

Наш сказочный дурачок всегда живет чужой силой, но не потому, что он победил силу и убедил служить ему,- нет, сила помогает дураку только из сострадания к его глупости. Ему служат: "сивка-бурка вещая каурка", "конек-горбунок", "царевна-лягушка", "Василиса Премудрая", сам же он в затруднительных случаях, из которых слагается его глупая жизнь, только плачет "горючими слезами" и жалуется на свои немощи. Он - существо внутренне бессильное, всецело зависимое от случая и всегда ожидающее помощи со стороны,- все равно откуда от кого, хотя бы от "нечистой силы". Но, в конце концов, терпеливая, все выносящая глупость обязательно вознаграждается покойной жизнью, и это очень важно, ибо именно в этом скрыт социально-педагогический смысл сказки о дураке".¹ Как и Толстой, Горький видит в Иване-дураке отрицателя разума, но дает этому отрицанию противоположную оценку. Не приемлет Горький и оценку "дурака" другими писателями конца века.

¹ (М. Горький. Статьи 1905-1916 гг. Изд. 2. Изд. "Парус", Пг., 1918, стр. 196-197. Сборник этот значительно проясняет позицию Горького-критика, весьма суженно раскрытую в 30-томном Собрании сочинении писателя.)

Утверждая, что в русском фольклоре наиболее разработанными оказались характеры дурака, юродивого и покаявшегося грешника.¹ Горький бросает русской литературе упрек в отсутствии интереса к людям активного начала, к тем, кто говорит: "Мы в мир пришли, чтобы не соглашаться!". Полагая, вопреки сказанному в статье "Разрушение личности", что "наиболее активные стремления деревенского устного творчества посвящены задаче создать в отвратительных условиях и среди плохих людей "хорошего , "душевного," "праведного" человека", Горький писал, что именно в этом плане фольклор оказал значительное воздействие на русскую литературу, и прежде всего на творчество двух изумительных художников - Толстого и Достоевского. "Как Платон Каратаев и Аким, Алеша Карамазов наделен всеми свойствами любимого народного героя, он тоже так же бессилен и не менее Иванушки терпеливо приемлет все словесные и вещественные гадости. Еще более определенную и более удачную попытку сделать Иванушку-дурачка "положительным типом" Достоевский обнаружил, написав "Идиота"".² Тяготение к наделению праведных людей чертами пассивного Иванушки Горький видел и в творчестве Лескова.³

¹ (В дальнейшем Горькии расчленит социальные группы, создавшие эти характеры.)

² (М. Горький. Статьи 1905-1916 гг., стр. 198-199. О влиянии сказок о дураке на создание образов Каратаева и Поликушки Горький писал также В. Саянову 13 сентября 1933 г. (XXX, 325).)

³ (В статье 1925 г. "Н. С. Лесков" Горький дает несколько иную оценку стремления писателя создать образ праведника. Теперь он говорит, что Лесков наделил своих праведников деятельным, хотя и весьма своеобразным началом.)

Это приводило к выводу: "Русская литература в своем стремлении создать "положительный тип" неизбежно рисовала нам человека слабовольного, неспособного к действию и, хотя русская жизнь изредка показывала людей иного характера, они остались не отраженными в зеркале литературы или же отражены отрицательно, злобно, искаженно".¹

¹ (М. Горький. Статьи 1905-1916 гг., стр. 199.)

Социально-педагогический смысл самой горьковской статьи раскрывался как в оценках явлений литературы прошлого и современной политической действительности, так и в ее концовке, призывающей уяснить, что в создании новой жизни (текст статьи давал понять - это сделало ее неприемлемой для цензуры - что речь идет о необходимости новой революции) "надеяться нам не на кого, кроме как на самих себя, на свою волю, свой разум".¹

¹ (М. Горький. Статьи 1905-1916 гг., стр. 207.)

В полемическом стремлении подчеркнуть пагубность пассивного отношения к действительности Горький допустил явные преувеличения в оценке русского фольклора и основной направленности русской литературы. Эта полемичность была отмечена самим автором, указавшим при первой публикации статьи 5 октября 1917 г., что она написана до революции, т. е. до нового проявления разума¹ и воли народа.

¹ (В конце 1916 г. Горький написал сказку для детей "Про Иванушку-дурачка". Поводом возникновения ее, по свидетельству К. И. Чуковского, послужил рисунок И. Е. Репина, изображавший придурковатого парня. Горький с юмором показывает житейскую глупость и неприспособленность героя. Так, запомнив приказание хозяина "Двери стереги, чтобы дети в лес не убежали!", Иванушка, увидев убегающих детей, идет за ними, взвалив дверь на

плечи, чтобы лучше выполнить данное ему поручение стеречь ее. Однако смешной, нелепо мыслящий Иванушка способен у Горького к важным нравственным обобщениям. На вопрос медведя, умен ли Иванушка, тот отвечает, что не знает, но полагает, что "кто зол, тот и глуп. Я, вот, тоже не злой. Стало быть, оба мы с тобой не дураки будем!" (М. Горький. Про Иванушку-дурачка. Детгиз, Л., 1963, стр. 10).)

После октября Горький отдал много сил заботам об освоении новым поколением писателей классического наследия, в том числе и фольклора. Он вновь возвращается к образу Ивана-дурака, но дает ему уже иную оценку. Говоря об историческом развитии искусства слова (доклад на Первом всесоюзном съезде писателей), Горький включает в число совершенных народных образов, "в создании которых гармонически сочетались рацио и интуицио" (XXVII, 305), не только Прометея, доктора Фауста, Микулу Селяниновича, Святогора и Василису Премудрую, но и "иронического удачника" Ивана-дурака.

Данное замечание расшифровано самим Горьким. Его интересует уже не столько образ Ивана-дурака, сколько причины, вызвавшие его появление. В том же докладе сказано: "Когда рядом с завоевателем-феодалом встал удачливый, разбогатевший плут,- наш фольклор в спутники богачу дал Ивана-дурака, иронический тип человека, который достигает богатства и даже становится царем при помощи уродливого коня, заменившего добрую волшебницу рыцарских сказок" (XXVII, 311).

Подобно писателям конца XIX столетия, Горький обращает теперь основное внимание на "общий дух" фольклорного образа, на превосходство "дурака" над "разумными" братьями и другими враждебными силами и на оптимизм сказки: "Герой фольклора - "дурак", презираемый даже отцом и братьями, всегда оказывается умнее их, всегда - победитель всех житейских невзгод, так же как преодолевает их и Василиса Премудрая" (XXVII, 305-306).

Отношение к образу Иванушки-дурачка - лишь один из эпизодов использования фольклора в борьбе Горького-публициста. Тема эта ждет своего исследователя.