П. Н. Берков. Стихотворное академическое приветствие 1727 г. (К истории русского тонического стихосложения)

Большой интерес, проявляемый в последние десятилетия в советском и зарубежном литературоведении к истории русского стихосложения, в особенности ее начальному периоду, не сопровождался, к сожалению, расширением круга анализируемых материалов. Стиховеды, по-видимому, не считают целесообразным обращаться к архивным и даже печатным источникам, чтобы привлечь новые, неизвестные данные, может быть, полагая, что никакие находки сейчас уже невозможны, или считая, что наличный материал вполне достаточен для исследования и выводов и потому не нуждается в дополнениях. В результате такого пренебрежения к источниковедческим разысканиям многие интересные вопросы начального этапа в истории русского тонического стихосложения остаются не освещенными. Таков, например, вопрос о появлении первых (после тонических виршей пастора Глюка и магистра И. В. Пауса) собственно русских опытов тонического стиха, или другой вопрос: были ли у Глюка и Пауса продолжатели, или же их стихотворческая деятельность осталась совершенно обособленным эпизодом в истории русской версификации? Не обращает на себя внимание также вопрос о времени возникновения русского белого стиха и т. д.

Настоящая статья не претендует на какой-либо "переворот" в освещении истории русского тонического стихосложения. В сборнике в честь одного из самых замечательных литературоведов первых двух третей нашего столетия, Н. К. Пикеанова, более полувека назад обращавшего внимание на необходимость тщательного изучения истории русской лирики XVIII в., мне представляется уместным сообщить некоторые материалы по ранней истории русского тонического стиха. Эти новые данные частично отвечают на некоторые из перечисленных выше вопросов.

В 1911 г. в "Русском архиве" было напечатано сообщение археолога И. П. Мордвинова под заглавием "Академическое поздравление императору Петру Второму. На обручение его с княжною Меншиковою 25 мая 1727 г.".¹ В этой статье, после короткой вводной заметки, были опубликованы поздравительные стихи по рукописи начала XVIII в.,² извлеченной из бумаг акад. Я. И. Бередникова (1793-1854). И. П. Мордвинов не осветил вопрос о том, как поздравительные вирши попали в архив акад. Я. И. Бередникова. Несомненно, эта рукопись принадлежала раньше Академии наук, а затем, очевидно, была взята из так называемых "неподшитых дел" и попала к акад. Бередникову, известному археографу первой половины XIX в. Каким образом она оказалась в руках И. П. Мордвинова и где она сейчас, мне неизвестно.

¹ ("Русский архив", 1911, кн. 1, стр. 297-300.)

² (И. П. Мордвинов сообщает, что публикуемое им стихотворение на писано на бумаге с водяным знаком, но каким именно - не говорит.)

Издатель стихов 1727 г. указал, что они были написаны от имени Академии наук по поводу обручения Петра II с М. А. Меншиковой и что в конце рукописи имеется подпись: Иван Верещагин. По словам Мордвинова, рукопись представляет черновик, на котором ясно отразилась работа стихотворца над своим произведением. В самом деле, воспроизводя текст стихов, Мордвинов в подстрочных примечаниях привел разночтения, показывающие процесс работы стихотворца.

Характеризуя художественную ценность "академического поздравления", Мордвинов писал: "Поздравительное упражнение Верещагина, если сравнивать его с сатирами Кантемира или виршами Магницкого, далеко не блещет достоинствами". "Впрочем,- прибавляет издатель,- необработанность может объясняться тем, что стихи предназначались, судя по некоторым отметкам в подлиннике, к переводу на латинский язык".¹

¹ (И. П. Мордвинов сообщает, что публикуемое им стихотворение на писано на бумаге с водяным знаком, но каким именно - не говорит. стр. 297.)

Оценку Мордвинова в общем следует признать правильной; стихи, опубликованные им, мало изящны, неблагозвучны, порой беспомощны, иногда в них трудно даже уловить смысл, словно они писались не русским человеком. Однако они представляют некоторый исторический интерес, и потому я воспроизвожу их здесь с примечаниями Мордвинова.

Небо омрачается, 
а Петрово солнце ясно. 
Провалися темнота, 
чаяние бо не напрасно. 
Слава Перваго Петра 
на горах алмазных стоит, 
а тую уже всегда 
внук его всю вновь устроит.

Русе!1 Счастие твое 
      врагам всяким ненавистно,2 
виждь ты перворождие 
      радости твоей3 корыстно. 
Вторый Петр возшед на трон, 
      по желанию4 воцарится, 
от высоких всех персон 
      со светлейшею дружится.

¹ (Первоначально стояло: Росиа. Зачеркнуто и переправлено: Земле. Вновь зачеркнуто и сверху заменено крайне редкой формой.)

² (Написано в выноске вместо зачеркнутой строки: враги ревнуя глядят.)

³ (Далее вычеркнуто слово: опять.)

⁴ (Первоначально в строке было написано: его наследие. Слова эти подчеркнуты прерывистой чертой и в выноске, рядом со строкой, переделаны: всем во обще блго; это зачеркнуто и заменено: всем во блго.)

Императрица новая 
    здешняя есть1 вам уж сулила, 
в сердце вся вам добрая 
    постоянно заключила.2 
Ново счастие настает. 
    Ты отца ее узнаешь 
светом ты3 называешь 
    он тебе пожалует.4

¹ (Это слово вставлено над строкой.)

² (В тексте стояло: намерила; зачеркнуто и заменено в выноске: обещала; снова зачеркнуто и заменено приводимым словом.)

³ (Первоначально стояло: и помощником. Зачеркнуто и над строкой надписано: и Светом ево. Подчеркнуто и в выноске исправлено: Светом ты.)

⁴ (В данной строфе, обращенной, по смыслу стихотворения, к Петру II, отец невесты, Александр Данилович Меншиков, именуется "Светом", который чем-то "пожалует" жениха.)

Срдце коронованное 
    в княжеском гербе от всех зримо1 
Се! по вышше взятое 
    кому2 оно не любимо?3
Петр то сердце принимал, 
    заключа в свою корону, 
да оно покоевал 
    на багряном царском трону.

¹ (Исправлено из слова: видимо.)

² (После этого было вставлено зачеркнутое потом слово: будет.)

³ (Данная строка взята из выноски, заменяющей первоначальный зачеркнутый текст: высоты достойно.)

Боже! ублажи союз 
     превысоко обрученных, 
отврати же всякой трус, 
     удоволствуй подданных. 
Слыши все желание, 
     что сердчно мы просили, 
дабы новообрученные 
     Счастливо и царски жили.1

¹ (Сокращения слов, имеющиеся в публикации Мордвинова, мною не сохранены.)

И. П. Мордвинову осталось неизвестным, что он нашел вовсе не оригинал, с которого должен был быть, по предположению издателя, сделан перевод на латинский язык,¹ а, напротив, перевод с печатных академических виршей, написанных на немецком и латинском языках. Мордвинов опубликовал фактически два текста: первый, представляющий перевод с немецкого, озаглавлен "Державнейшему императору Петру Второму на благополучный день обручения своего" и перепечатан выше, а второй - перевод латинского - называется "Его императорскому величеству Петру Второму августу императору и самодержцу всероссийскому в день обручения его Академия Петербургская".² Оба произведения дошли до нас как в печатном издании 1727 г. (хранятся в Архиве АН, в так называемых "портфелях Миллера"; кстати, это первые вообще стихотворные поздравления Академии наук), так и в перепечатке конца XIX в.³

¹ (Впрочем, на стр. 299 издатель пишет, что публикуемое им ниже стихотворение "или перевод с латинского или материал для перевода на латинский".)

² (Этот перевод здесь не перепечатывается по причине, изложенной ниже.)

³ (Материалы для Истории имп. Академии наук, Т. I. СПб., 1885, стр. 260-263.)

Первое академическое стихотворное поздравление на немецком языке сочинено акад. И. С. Бекенштейном¹ и озаглавлено "Unserem grossen Kaysser Petro II Auf den gluckseeligen Tag dessen Verlobnisses"; второе, латинское, стихотворение было написано акад. Т. З. Байером² и напечатано под заглавием "Ad Petrum Secundum Augustum Totius Russiae Imperatorem. Die, quo sponsalia celebrabat, Academia Petropolitana".

¹ (П. П. Пекарский. История имп. Академии наук, ч. 1, стр. 203.)

² (П. П. Пекарский. История имп. Академии наук, ч. 1, стр. 161.)

Второе стихотворение переводилось с латинского прозой и дословно, с очень немногими изменениями, например имена Мецената и Агриппы были переданы словами "покровитель" и "благодетель" (первоначально - "протектор" и "защитник"). Следовательно, для истории русского стихосложения оно бесполезно, и потому останавливаться на нем не имеет смысла.

Значительно больший интерес представляет перевод немецкого стихотворения. Последнее написано четырехстопным хореем; лицо, переводившее его на русский язык, определенно стремилось соблюсти размер подлинника. Это легко заметить из приведенного выше полного текста перевода и из сравнения первой строфы оригинала и перевода:

Russlands Himmel schwarzet sich 
Aber Petri Sonne strahlet. 
Finsterniss, verziehe dich, 
Weil schon neues Hoffen prahlet. 
Petri Primi grosser Nahm 
Stent auf Diamanten Hugeln: 
Aber ihn wird wundersam 
Dessen Enckel erst versiegeln.

Небо омрачается, 
А Петрово солнце ясно. 
Провалися, темнота, 
Чаянье1 бо не напрасно. 
Слава Первого Петра 
На горах алмазных стоит, 
А тую уже всегда 
Внук его всю вновь 
          устроит. 

¹ (О замене в этом стихе формы "чаяние" формой "чаянье" см. ниже.)

Сопоставление не только данной строфы, но и всего текста показывает, что перевод сделан довольно свободно, не слишком удаляясь от подлинника, но и не следуя ему рабски. Иногда, впрочем, перевод оказывается непонятным без обращения к немецкому подлиннику. Таковы, например, во второй строфе стихи 3-4:

Виждь ты перворождие 
Радости твоей корыстно.

В данном случае немецкий поэт сказал следующее: "Воззри на первый плод уготованных тебе радостей".¹

¹ (

Sieh die allererste Frucht 
Der dir zugedachten Freuden.

)

Однако, как уже было сказано выше, самое интересное в данном переводе - это явное стремление автора выдержать размер четырехстопного хорея, которым написано стихотворение акад. Бекенштейна, а также форму строфы. Единственное отступление в порядке следования стихов в строфе допущено переводчиком в стихах 6 и 7 строфы 3.

В нескольких случаях в переводе встречается несоблюдение размера,¹ но чаще всего это лишь результат непоследовательного написания некоторых слов. Так, в строфе 1 стих 3 будет более или менее правильным, если слово "чаяние" будет прочтено как "чаянье". То же относится и к стиху 6 строфы 2: "желанию" - "желанью", к стиху 5 строфы 3: "счастие" - "счастье". В стихе 6 строфы 1 слово "стоит" имеет для рифмы ударение на предпоследнем слоге: "стоит", что вполне отвечало вкусам эпохи; такое же допустимое нарушение ударения ("противусильная рифма") находится в стихе 8 строфы 2: "дружится" (рифма: "воцарится").

¹ (Строфа 3, стихи 1, 2 и 7; строфа 4, стих 1; строфа 5, стихи 4 и 7.)

От немецкого оригинала переводчик усвоил не только хореический размер, но и рифмовку дактилическо-хореического характеоа, по типу немецкой рифмы Nahm - wundersam (строфа 1, стихи 5, 7), Eyfersucht - Frucht (строфа 2, стихи 1, 3); ср. в переводе: омрачается- темнота; твоё - перворождие (строфа 2, стихи 1, 3), настаёт - пожалует (строфа 3, стихи 5, 8), принимал - покоевал (строфа 4, стихи 5, 1) и т. д. Подобную рифмовку применял И известный магистр И. В. Паус в своих русских виршах.

Таким образом, перевод целиком укладывается в ту линию исканий новой версификации, которая связана с деятельностью переводчиков Академии наук в области придворно-панегирической поэзии и о которой я писал в статье "Из истории русской поэзии первой трети XVIII века".¹

¹ (XVIII век. Под ред. акад. А. С. Орлова. Изд. АН СССР, М.- Л., 1935, стр. 61-81.)

Новые верификационные опыты переводчика ограничились только первым стихотворением; перевести написанное гекзаметром второе "поздравительное поднесение" он не пытался.

Кто же был переводчик академического приветствия? Этот вопрос может показаться лишним после недвусмысленного указания Мордвинова, что "под стихотворением подпись: Иван Верещагин". Однако подпись эта стоит только под вторым стихотворением; под первым, по указанию Мордвинова, значится так: "Его Имп. вел. всеподданнейшая Академия", чего, кстати, нет в немецком тексте, перепечатанном в "Материалах по истории Академии наук". Да и означает ли подпись обязательно автора или переводчика?

Дело в том, что собранные мной биографические сведения об Иване Верещагине не дают оснований безоговорочно принять утверждение Мордвинова. Вот что удалось найти в доступных мне источниках о предполагаемом переводчике академических виршей 1727 г.

Иван Верещагин состоял с начала 1726 г. копиистом Академии наук с окладом в 100 руб. в год.¹ В 1730 г. он уже числился канцеляристом и получал 200 руб. в год,² причем был личным секретарем президента Академии Л. Блументроста.³ Вероятно, непосредственное знакомство президента с Верещагиным было причиной того, что в конце 1731 г. канцелярист Верещагин был назначен трезорье (казначеем) Академии с окладом 400 руб.⁴ Но это повышение оказалось роковым для недавнего копииста: он произвел крупную по тому времени растрату в 1092 руб.,⁵ "бежал с чюжим пашпортом", но через некоторое время явился с повинной и в августе 1734 г. был отдан "в полевые полки в солдаты".⁶ Больше сведений о нем в "Материалах АН" не сохранилось.

¹ (Материалы, т. I, стр. 173, 189.)

² (Материалы, т. I, стр. 652.)

³ (Материалы, т. I, стр. 685.)

⁴ (Материалы, т. II, стр. 67.)

⁵ (Общий бюджет Академии наук в те годы был равен 24 912 р. (там же, стр. 222).)

⁶ (Общий бюджет Академии наук в те годы был равен 24 912 р. (там же, стр. 485).)

Мне представляется сомнительным, что Ив. Верещагин был действительно переводчиком академических стихотворных поздравлений. В сохранившихся материалах по истории Академии наук имя Верещагина ни разу не связывается с переводческой деятельностью. Если же судить по публикации Мордвинова, выходит, что Верещагин владел и немецким, и латинским языком и владел не хуже других академических переводчиков тех же лет, и поэтому непонятно, как при таких данных он оставался только копиистом и канцеляристом. Переводчики получали значительно больше копииста (в 1726 г. за вторую треть года переводчик И. Ю. Ильинский, в прошлом учитель А. Д. Кантемира, получил 60 руб., прочие переводчики - по 48, а копиист И. Верещагин - всего лишь 25 руб.).¹ Совершенно ясно, что при таких условиях копиист Верещагин не стал бы выполнять трудную работу переводчика, а перевод тогда был именно трудной ремесленной работой и меньше всего рассматривался как художественное творчество, осуществляемое по влечению.

¹ (Материалы, т. I, стр. 189.)

Есть еще одно основание сомневаться в принадлежности И. Верещагину перевода академических виршей. Но прежде чем мы обратимся к рассмотрению этого аргумента, следует решить еще один вопрос: был ли напечатан русский перевод оды акад. Бекенштейна? Ни в одной библиографии русских книг XVIII в., включая только что законченный пятитомный "Сводный каталог русской книги XVIII века. 1725-1800" (М., 1961-1967), нет оды "Державнейшему Императору Петру Второму на благополучный день обручения своего". Нет ее и в Архиве Академии наук СССР. И все же не исключена возможность, что она была напечатана. Дело в том, что в литографированном курсе лекций по истории русской литературы, читанном акад. М. И. Сухомлиновым в Петербургском университете в 1878/1879 учебном году, сказано несколько слов об интересующей нас оде, притом в такой форме, которая дает основания предполагать, что это стихотворение было напечатано. Вот что пишет Сухомлинов в разделе, посвященном истории тонического стиха до Ломоносова, после упоминания об опытах пастора Глюка: "В 1727 г., по случаю обручения Петра II с дочерью Меншикова, тоническим же размером написано было приветствие, поданное Академией наук".¹

¹ (М. И. Сухомлинов. Записки по истории русской литературы. Без места и года издания. Пагинация 2-я, стр. 33.)

Поскольку имеются печатные экземпляры немецкой и латинской од, поднесенных Академией Петру II, постольку можно предположить, что и русский текст был напечатан, но только не дошел до нас. Слова же Сухомлинова "приветсвие, поданное Академией" означают, что он сам видел этот текст. Но если у Сухомлинова идет речь даже не о печатном, а о подносном рукописном экземпляре оды, то и в том случае его дальнейшие указания свидетельствуют о том, что имя Верещагина в тексте не упоминалось. "Кто написал это приветствие,- продолжает Сухомлинов,- достоверно неизвестно".¹ Такое утверждение было бы невозможно, если бы имя Верещагина было напечатано. Но оно и не могло быть упомянуто, как не могло быть упомянуто и имя академиков Бекенштейна и Байера,- оду подносила "Его имп. величества всеподданнейшая Академия".

¹ (М. И. Сухомлинов. Записки по истории русской литературы. Без места и года издания. Пагинация 2-я, стр. 33.)

Отсутствие фамилии переводчика (или автора, как считал акад. Сухомлинов, не знавший, что русское приветствие 1727 г.- перевод) заставило лектора высказать догадку, ничем не подкрепленную: "Можно предполагать,- пишет Сухомлинов,- что автором его (приветствия,- П. Б.) был Ильинский, питомец Московской Духовной академии".¹

¹ (М. И. Сухомлинов. Записки по истории русской литературы. Без места и года издания. Пагинация 2-я, стр. 33. Далее акад. Сухомлинов пишет, что будто бы Ильинский докончил свое образование во Франкфурте, т. е. знал немецкий язык, но это указание нигде в биографии Ильинского не подтверждается. Известно, что он переводил только с латинского языка.)

Гипотеза акад. Сухомлинова совершенно бездоказательна и неубедительна. Единственным доводом в ее пользу можно считать то, что Ильинский в это время служил в Академии первым переводчиком и хронологически мог быть автором русского перевода. Но все остальное известное о нем - круг его интересов, область наук, специалистом в переводе по которым он считался, его силлабические стихи, крайне немногочисленные,- все это говорит против его кандидатуры в авторы перевода.

Если считать, что у Сухомлинова упоминается не печатный, а рукописный экземпляр приветствия, то надо полагать, что было по крайней мере два рукописных экземпляра этого стихотворения: беловой, виденный Сухомлиновым, и черновой, опубликованный И. П Мордвиновым. К сожалению, Мордвинов не указал, одним ли и тем же почерком сделан перевод и поправки и с какой степенью аккуратности написаны эти поправки. Ведь могло быть и так, что копиист И. Верещагин приготовил не только каллиграфический подносный экземпляр, но и списал для себя или кого-либо другого копию с подлинного черновика неизвестного нам автора перевода.

Итак, кто же был этот переводчик? То обстоятельство, что перевод сделан в строгом соответствии с версификационными принципами Пауса, сразу же подсказывает его кандидатуру.

В пользу этой гипотезы есть некоторые основания: с конца 1726 г. Па ус служил в Академии в качестве переводчика.¹ Он был известен своими относительно основательными знаниями русского языка и потому был назначен старшим переводчиком с окладом в 300 руб. в год. Из трех возможных кандидатов в переводчики академического приветствия 1727 г. (Паус, Шванвитц и Адодуров - о двух последних см. ниже) только о Паусе точно известно, что он писал стихи, в том числе и по-русски, и что среди его стихов есть переводы с немецкого. Однако все эти доводы еще не дают права считать именно Пауса переводчиком академического приветствия.

¹ (Материалы, т. I, стр. 208 (здесь еще не указано, что Паус принят на службу в Академию) и 274. В последней записи глухо сказано: "переводчикам, четырем человекам, 768 руб.". Из платежной ведомости за первую треть 1726 г. мы знаем, что переводчиков было четыре (И. Ильинский, получавший 180 р. в год, И. Горлецкий, М. Сатаров и С. Коровин, получавшие по 144 р.); из такой же ведомости за вторую треть того же 1726 г. выясняется, что С. Коровин перешел с тем же окладом в "грыдировальщики" (граверы); в 1728 г. Паус получал 300 р. в год. Следовательно, "четыре переводчика" 1727 г., получавшие вместе 768 р. в год,- это Паус, Ильинский, Горлецкий и Сатаров. С. Коровин позднее вновь работал в качестве переводчика с французского.)

О Мартине Шванвитце мне уже приходилось писать,¹ и поэтому я не стану здесь повторять сказанное более тридцати лет назад.

¹ (XVIII век, стр. 67-79.)

Третьим академическим переводчиком с немецкого в конце 20-х годов XVIII в. был Василий Евдокимович Адодуров (1709-1780). Он был принят в академическую гимназию 5 февраля 1726 г., обнаружил хорошее знание латинского и недостаточное - немецкого языка и потому был обязан посещать немецкие классы. В 1727 г. он уже был произведен в студенты, в 1728 г. Адодуров был назначен академическим переводчиком,¹ а в конце жизни - почетным членом Академии.² Однако писал ли он стихи, нам неизвестно.

¹ (Материалы, т. I, стр. 218, 228, 286, 593 и 603.)

² (О нем см. анонимную статью в т. I "Русского биографического словаря" (СПб., 1896, стр. 79-81). В указанной статье есть ряд неточностей. Для дополнения сведений о деятельности Адодурова в 1726-1727 гг. следует обратиться к "Материалам Академии наук", т. I. )

Таким образом, больше всего оснований считаться переводчиком приветствия, как мне кажется, имеет Паус.

Но кто бы ни был этот неизвестный переводчик, это был человек, приложивший некоторый труд к разработке русского тонического стихосложения на ее очень раннем этапе, и это дает ему право на нашу признательность.