В. В. Тимофеева. К вопросу о социальных источниках поэтического образа

Поэтический образ представляет собой сложный сплав художественных традиций и новаторских поисков, индивидуально особого, своеобразного видения мира и сложившихся социальных взглядов и представлений. Преломляясь в творческом сознании, факты и явления действительности предстают в новом освещении, нередко в неожиданных, непривычных взаимосвязях, за которыми, однако, можно обнаружить социально обусловленную концепцию жизни, определенный тип мировосприятия.

Об этих не новых истинах можно было бы не напоминать, если бы они всегда оставались в поле зрения критиков и литературоведов. Однако порою встречается странная диспропорция в художественном анализе: главное внимание уделяется проблеме индивидуального своеобразия (истолкованного, как правило, весьма односторонне), вопрос же о социальных истоках образного видения мира, о социальной основе поэтического образа оказывается где-то на заднем плане либо вообще выпадает из поля зрения. В соответствии с этим успех творческой работы поэта определяется не глубиной и силой поэтической мысли, не социальной значимостью произведений, а необычностью поэтики, причудливостью образных ассоциаций, своеобразием языка. При этом мобилизуется целый арсенал высказываний, смысл которых сводится к одному: ищите небывалое.

Спору нет, искусство не живет повторением прошлого, каждый художник вносит в него свой - особый - вклад, и поэтическое слово хранит на себе печать создавшего его мастера. Но подлинную силу поэзии всегда давала опора на народную жизнь. И образ, в котором преломились характерные тенденции времени, ограненный творческим прикосновением художника, обретает силу не только эстетического, но и социального воздействия, ибо в нем как бы аккумулируются мысль и энергия народная.

Далеко не во всех случаях такой образ отличается своей необычностью, резкой оригинальностью. Нередко он прост и непритязателен, начисто лишен всякого "остранения". И не по недостатку таланта или мастерства обращается поэт к уже открытым (и закрепленным порою в языковой метафоре, специальном обороте речи) образным параллелям. Силой поэтического вдохновения обнаруживается в них глубинная поэзия, рожденная народной жизнью.

Возьмем один пример из творчества Маяковского. Поэт-новатор, столь горячо отстаивавший право и обязанность художника неустанно искать новое, он научился находить это новое в жизни, в практике революционной борьбы, социалистического строительства. В его стихах, среди сложнейших поэтических метафор, нередко можно встретить образы, непосредственно взятые из современной действительности. Бывает и так, что образ этот лишь какими-то своими гранями соприкасается с образным строем его поэзии, но если поэт видит, что в нем заложены существенные тенденции времени, он умеет находить то сцепление, которое позволяет прочно ввести этот образ в поэтический строй своего стиха.

"Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка" - одно из тех произведений Маяковского, в которых конкретный факт, событие становятся поводом для больших поэтических обобщений. Деловое, прозаически точное заглавие, протокольно сухой эпиграф подчеркивают реальную основу стихотворения. Однако самый "рассказ" при всей конкретности отдельных деталей отнюдь не представляет собой точного описания событий. В нем нет ни образа Хренова, фамилия которого вошла в название, ни развернутых образов других героев, нарисованных с характерной для творческих представлений Маяковского той поры реальной достоверностью ("Если герой - даешь имя, если трус - пиши адреса",- призывал поэт). Стихотворение представляет собой как бы спрессованное в несколько ярких картин поэтическое переложение рассказа Хренова, оставшегося за рамками повествования. И лейтмотивом проходит через все стихотворение мечта строителей Кузнецка о "городе-саде", который будет возведен в безлюдной степи.

Образ этот кажется неожиданным в поэзии Маяковского. Страстный поборник и пропагандист социалистической индустриализации страны, поэт готов был принять и все неизбежные в те годы ее нежелательные последствия. Заводские дымы, затемняющие небо, порой казались ему дороже поэтической прелести нетронутого цивилизацией пейжаза, ибо в них видел он непреложное свидетельство роста силы и могущества своей отчизны. И вдруг в стихотворении, посвященном строительству одного из первых индустриальных гигантов, мечта о будущем воплощена в образе "города-сада"! При том образ этот является композиционным стержнем стихотворения, объединяя в единое целое суровые картины первых дней стройки и написанный широкими мазками грядущий расцвет индустриальной Сибири.

Однако если вчитаться в текст, увидим, что "город-сад" появляется как обобщенный поэтический символ будущего. В первых трех строфах он лишь маячит впереди как мечта, резко контрастирующая с окружающим. Но эта мечта столь дорога и близка строителям Кузнецка, они столь уверены в близком ее осуществлении, что забывают грязь, голод и холод. Трижды повторенные слова рабочих:

Через четыре 
            года 
здесь 
    будет 
       город-сад!1

в четвертой и пятой строфах (строфы не выделены графически, но совершенно отчетливо проявляются в структуре стихотворения) развертываются в картину гигантской стройки, захватившей Сибирь. И здесь выясняется, что для второй части поэтической формулы - для "сада" - не остается места. Стройки, шахты, мартены, гудки заводов... Хорошие дома для рабочих, хорошее снабжение... А тайга, "аж за Байкал отброшенная", не оставила в городе будущего своей освежающей зелени.

¹ (В. Маяковский, Полное собрание сочинений к тринадцати томах, т. 10, Гослитиздат, М., 1958, стр. 128.)

Картина грядущего расцвета дана от имени одного из безымянных участников стройки (потому-то в ней нашлось место для одной - очень скромной в ряду гигантских технических преобразований - житейской надежды: "Здесь дом дадут хороший нам и ситный без пайка"). И вместе с тем в ней отчетливо проступает характерный для Маяковского строй представлений со свойственным ему увлечением индустриальной мощью, с его пристрастием к поэтической гиперболе. Но открыто лирический голос поэта звучит лишь в концовке, где сконцентрирована основная мысль стихотворения:

Я знаю - 
        город 
             будет, 
я знаю - 
        саду 
            цвесть, 
когда 
       такие люди 
в стране 
       в советской 
                есть!1

¹ (В. Маяковский, Полное собрание сочинений к тринадцати томах, т. 10, Гослитиздат, М., 1958, стр. 130-131.)

Как видим, образ "города-сада" важен и нужен поэту как выражение народной мечты о будущей жизни. Он играет весьма существенную роль в поэтической характеристике строителей Кузнецка, ибо в этом образе воплощена именно их мечта, их представление о будущем. Самая обобщенность этого образа соответствует характеру изображения рабочих (поэт выделяет в них главное, типическое - их воодушевленность, увлечение грандиозной стройкой - и совершенно оставляет в стороне индивидуальное).

"Город-сад" - образ по своему происхождению явно "немаяковский". Даже непосвященный читатель почувствует, что образ этот рожден не воображением поэта. В нем ощущается отзвук споров, дискуссий, мечтаний тех лет, когда начинали определяться лишь общие контуры социалистического будущего. Представление о разумно спланированном зеленом городе, где жизнь будет здоровой, удобной и красивой, впервые переходило из области социальной утопии в сферу практического воплощения. На эту тему в двадцатые годы появлялись статьи и даже книги.¹ В районе, где развертывалось строительство Кузнецкого металлургического гиганта, одному из поселков было присвоено наименование Сад-город, хотя в то время в нем не было даже кустика и он ничем не отличался от окрестных деревушек. В этом акте как бы зафиксирована была мечта о будущем и уверенность в близком его осуществлении. Незадолго до встречи Маяковского с Хреновым (которая состоялась, по-видимому, в ноябре 1929 г. - более точных сведений о ней не имеется) был утвержден пятилетний план жилищного и коммунального строительства городов Кузнецкого округа. Газета "Советская Сибирь" поместила сообщение об этом под заголовком: "В Кузнецком округе вырастут образцовые города-сады-коммуны".²

¹ (См., напр.: В. Ф. Иванов. Города-сады и поселки для рабочих. Л., 1925.)

² ("Советская Сибирь", 1929, 20 августа, № 189 (2923).)

Трудно сказать, видел ли Маяковский этот номер газеты, или он узнал эти факты из рассказа И. П. Хренова, человека незаурядного, одного из славной когорты строителей тридцатых годов, чьей волей и энергией создавались основы социалистической промышленности.¹ Да это и не столь существенно, так как образ "города-сада" мог прийти к поэту и из других источников - бесед, дискуссий, статей и т. д. Важно подчеркнуть, что образ этот рожден был самой действительностью. Включенный в стих поэта, он приобретает особый колорит, как бы принимая свойственную поэтической манере Маяковского плакатную резкость очертаний. Он становится одним из опорных образов в стихотворении, посвященном людям первой социалистической стройки.

¹ (Интересные сведения о нем приведены Борисом Челышевым, доцентом Кемеровского пединститута, в статье "Человек из песни" ("Литература и жизнь", 16 декабря 1962 г., № 149/727).)

Известно, что это стихотворение воодушевило строителей Кузнецка; как писал впоследствии академик Бардин, бывший в те годы техническим руководителем Кузнецкстроя, поэт в самые трудные для стройки времена "поддержал наш дух".¹ Оно сохранило свою действенную силу и спустя десятилетия, когда столь широко развернулось преобразование Сибири и смелые гиперболы Маяковского стали восприниматься как поэтическое выражение реальных фактов действительности. Даже образ "города-сада" получает свое практическое воплощение: вспомним, что Омск по зеленому строительству вышел на первое место среди городов России.

¹ (И. П. Бардин. Мечта и ее осуществление. "Кузнецкий рабочий", 31 марта 1957 г. № 64.)

Своеобразную параллель этому образу находим в одном из горьковских очерков, написанном почти в то же самое время, когда было создано стихотворение Маяковского. Посвященный одному из замечательных советских людей, мечтателю и созидателю, с величайшим упорством и самоотверженностью боровшемуся за развитие Якутии, очерк "О единице" по духу и даже в какой-то степени по теме созвучен стихотворению поэта. В нем так же сильно ощущается глубокая вера в человека, в его возможности, тот социальный оптимизм, которым пронизано и стихотворение Маяковского. И что особенно интересно, рассказывая о мечтах и начинаниях А. А. Семенова, героя очерка, А. М. Горький упоминает "город-сад", причем берет это выражение в кавычки, как цитату: "Мне очень жаль,- пишет автор,- что я не могу напечатать интереснейших писем Семенова о постройке им города Томмота на берегу Алдана,- он мечтал создать там "Город-сад". Письма эти остались у меня в Сорренто".¹

¹ (А. М. Горький. О единице. "Новый мир", 1960, № 11, стр. 59.)

Для современного читателя "Город-сад" в этом контексте воспринимается почти как цитата из Маяковского, поскольку стихотворение поэта давно получило широкую известность, а очерк "О единице" был впервые опубликован лишь несколько лет назад. Такая мысль подкрепляется еще и тем, что в письмах А. А. Семенова, где он рассказывает о строительстве Томмота (письмо от 26 января 1926 г. и с незначительными сокращениями приведенное в очерке письмо от 23 июля 1929 г.), само выражение "город-сад" не упоминается. Якутский энтузиаст сообщает писателю, что при планировании города ему удалось отстоять "естественный бульвар из столетних сосен и лиственниц, оставленных по кайме берега".¹ Деловой и очень конкретный характер этих писем, свойственное корреспонденту Горького великолепное понимание реальных условий и возможностей своего сурового края, расположенного в зоне вечной мерзлоты, не внушают уверенности в том, что в других, не сохранившихся его письмах встречалось это выражение (хотя, конечно, такая возможность отнюдь не исключена).

¹ (А. М. Горький. О единице. "Новый мир", 1960, № 11, стр. 60.)

Однако хронология заставляет усомниться и в том, что стихотворение Маяковского было известно Горькому, когда он писал свой очерк. Хотя точная дата его создания не установлена, но ясно, что очерк написан не позже октября 1929 г., поскольку в нем есть упоминание о письмах, оставшихся в Сорренто (писатель выехал туда 23 октября). Стихотворение Маяковского датируется по времени его опубликования (№ 46 журнала "Чудак", вышедший в конце ноября 1929 г.). Биограф поэта В. Катанян не упоминает о встрече с И. П. Хреновым, послужившей толчком к созданию стихотворения; Б. Челышев, разыскавший интересные сведения об этом человеке, сообщает, что встреча его с Маяковским состоялась в середине ноября 1929 г.¹ Если эти сведения достоверны (в статье Б. Челышева они не подтверждены документально), то нет основания связывать появление "города-сада" в очерке Горького со стихотворением Маяковского.

¹ ("Литература и жизнь", 1962, 16 декабря, № 149 (727).)

Это обстоятельство не снимает возможности сопоставления произведений, столь различных по жанру, по конкретному замыслу, по творческой манере. Сопоставление может выяснить не только возможные линии сближения (о чем говорилось выше), но и отзвуки внутренней полемики. Так, содержание очерка "О единице" прямо противоположно некоторым стихам Маяковского из поэмы "Владимир Ильич Ленин", где во имя утверждения силы и единства партии сказаны крайне резкие и отнюдь не отражавшие действительных взглядов поэта на личность слова о "единице"- отдельно взятом человеке: "Единица! Кому она нужна?! Голос единицы тоньше писка".¹ Эти и последующие строки входят в систему развернутых сравнений, посвященных образу партии, и поэтому их надо рассматривать только в определенном поэтическом контексте, однако иные критики той поры, подходившие к поэме Маяковского как к политическому трактату, обвиняли поэта в недооценке личности. Эти обвинения, несомненно, были известны Горькому, внимательно следившему за журналами; он всегда настойчиво стремился укрепить веру в силы человека, а в 1929 г., когда писатель, приехав в СССР, начал создавать свои "Рассказы о героях", всякая мысль о принижении, недооценке "единицы" неизбежно должна была вызвать резкий отпор. Очерк "О единице" и был нацелен против такой недооценки, и самое его название, как бы соотнесенное с цитированными стихами Маяковского, явно полемично.

¹ (В. Маяковский, Полное собрание сочинении, т. 6, стр. 265.)

Более подробное рассмотрение этого вопроса в данном случае не входит в задачу статьи, поэтому мы ограничимся лишь несколькими соображениями, требующими проверки и уточнения, и вернемся к тому поводу, который заставил обратиться к горьковскому очерку в связи с рассмотрением одного из образов стихотворения Маяковского. Поскольку нет сколько-нибудь убедительных оснований считать, что Горький во время написания очерка был знаком со стихотворением поэта, приходится сделать вывод, что "город-сад" появился в очерке из того же источника, из которого почерпнул его и Маяковский - из живой практики той поры. В конце концов не столь важно, взял ли он это выражение из писем А. А. Семенова, или же из какой-нибудь статьи или беседы, где шла речь о проблемах градостроительства. Существенно другое: это выражение показалось писателю столь характерным, что он ввел его в очерк, причем, как и Маяковский, словами "город-сад" Горький обозначил мечту своего героя.

Конечно, между ними нетрудно обнаружить и существенные различия. Если в стихотворении "город-сад" превращается в поэтически обобщенный образ будущего, в котором как бы растворяется конкретный смысл этих слов (вспомним, что в развернутой поэтом картине грядущей индустриальной Сибири "сада" так и не оказалось), то в очерке это выражение берется в его прямом смысле, для обозначения разумно спланированного города, в котором постройки не уничтожили зелень. Поэт, взяв образ из жизни, включил его в строй своего стиха, и образ приобрел новые качества. Горький, в соответствии с очень конкретным, почти документальным характером очерка, использует выражение "город-сад" как цитату, обозначая с ее помощью вполне определенные действия и устремления своего героя. Но и в том и в другом случае очевидна социальная направленность образа, его прямая связь с планами социалистического преобразования жизни, наконец, его "внелитературные" истоки. Одновременное появление этого образа в произведениях столь различных мастеров слова свидетельствует о том, что в нем были отражены какие-то очень характерные тенденции своего времени.

Этот пример дает возможность увидеть, что в самом простом, лишенном всякой экстравагантности образе художник может открыть различные возможности для изображения современности. Поэтическое новаторство отнюдь не всегда требует небывалых рифм и необычайных образов. Чем глубже и значительнее социальный смысл поэтического образа, тем более широкий круг представлений современного человека захватывает он в свою орбиту.