Скачок второй

Дон Клеофас так и замер, увидев этот паштет из человеческих рук, ног и голов, и в изумлении воскликнул:

- Неужто для такого множества мужчин, женщин и детей хватает полотна на тюфяки, простыни и рубашки! Погоди, дай наглядеться, - право, среди чудес промысла божьего это не последнее!

Но тут Хромой Бес перебил его:

- Смотри и слушай, сейчас я покажу тебе по отдельности самых любопытных персонажей этого театра, прелесть коего в разнообразии. Взгляни прежде всего на ту компанию кавалеров и дам, которые сидят за столом, ломящимся от яств, как заведено, с полуночи^* - это единственное, в чем они соблюдают часы.

^* (...как заведено, с полуночи...- В пятницу был предписан пост, и только после полуночи разрешалось есть мясные блюда. Это служило предлогом для устройства ночных пирушек, которые осуждались моралистами.)

Дон Клеофас сказал:

- Лица эти все мне знакомы, я бы не прочь свести знакомство и с их кошельками.

- Э, солдатики из кошельков давно перебежали к иноземцам из-за дурного обхождения этих всехристианнейших государей, - сказал Хромой, - и потому от их воинства осталось одно звание без содержания, как бывает с иными придворными.

- Пусть себе ужинают, - молвил дон Клеофас. - Ручаюсь, они не встанут из-за стола, пока не перебьют всю посуду, и когда эта потеха закончится - один бог ведает. Посмотрим-ка лучше на других, а у этих вельмож я и так каждый день ручку целую и каждую ночь в их обществе околачиваюсь. Целых два месяца просидел я на передке кареты у одного такого, был его поэтом-культистом^* и весь пропитался "вашими светлостями" да "вашими милостями", которые только и способны, что лесть выслушивать.

^* (...был его поэтом-культистом... - Культизм, или гонгоризм, - течение в испанской поэзии, возникшее в начале XVII века под влиянием поэта Луиса де Гонгора-и-Арготе (1561 -1627). Произведения поэтов-культистов отличались усложненностью языка, обилием метафор, латинизмов и смелых неологизмов.)

- Ну, тогда взгляни на законника, - продолжал Хромой, - вон того, что охает от боли в мочевом пузыре и трясет своей бородой^*, такой пышной и широкой, что кажется, среди подушек торчит хвост дельфина. А вой там рожает донья Вертушка, и ее жалкий супруг дон Торибио хлопочет у ложа, суетится, будто на свет появляется его чадо, меж тем как виновник события преспокойно храпит в соседнем квартале и в ус не дует. Посмотри и на того красавца писаного, щеголя записного, - спит в подусниках, хохолок и затылок в папильотках, руки, покрытые мазями, в митенках, а на лице столько изюма^**, что хватило бы на весь великий пост. Чуть подальше старуха, заправская колдунья, толчет в ступке вяжущее снадобье, - спешно требуется подлатать девицу, чья слава на честном слове держится, чтобы она могла завтра идти под венец. Вон там, в тесной каморке, лежат двое больных, которых лечат клистирами; сейчас они затеяли спор, кто прошел больше курсов, точно им в университете степень получать, - ишь пошли драться подушками! А теперь обернись и посмотри внимательно на новомодную ханжу: днем благочестива, а ночью, гляди-ка, натирается мазями, чтобы попасть на шабаш ведьм между Сан-Себастьяном и Фуэнтеррабией^***, - право слово, и мы бы там побывали, да боюсь, как бы не узнал меня дьявол, что у них за козла. У нас с ним однажды в приемной у Люцифера большой спор вышел, и я влепил ему здоровенную пощечину, а книга о дуэлях и у нас, чертей, в ходу, ибо сочинитель ее - сын одного из наших. Но мы и здесь сумеем недурно развлечься. Взгляни вот на тех двух грабителей; орудуя особым ключом - отмычки ныне вышли из моды, - они лезут через балконную дверь в дом богача-чужеземца и, освещая себе путь фонарем, подбираются к большущему мешку, набитому серебряными монетами. Нет, голубчики, мешок чересчур велик, вам не утащить его, не наделав шуму! Так и есть, они решили его развязать и для начала наполнить монетами карманы и кошельки, а завтра вечером вернуться за остатком. Гляди, гляди, уже развязывают, а из мешка высунул голову сам хозяин - он, оказывается, сидит внутри, никому не доверяет сторожить свои денежки. "Сеньоры воры, - говорит он, - вот мы все и в сборе!" А они-то со страху повалились наземь, один справа, другой слева - точь-в-точь стражи на деревенском представлении воскресения Христова, - и на четвереньках спешат убраться тем же путем, каким пришли.

^* (...трясет своей бородой... - Правоведы и законники носили окладистую бороду, что вызывало насмешки, так как модной считалась бородка клинышком.)

^** (...а на лице столько изюма... - Изюм применялся как косметическое средство, улучшающее цвет лица.)

^*** (Сан-Себастьян, Фуэнтеррабия - города в провинции Гвипускоа (крайний северо-восток Испании).)

- Им следовало бы, - заметил дон Клеофас, - унести этого паука, не развязывая, как был, в коконе из монет, тогда все обошлось бы гладко. Известно, всякий чужеземец - денежный мешок, только крещеный, и, по беспечности нашей, нет у них иного дела, как наши деньги копить, ни в нашем государстве, ни в их собственном. Но постой, кто эта слониха в женской сорочке? Для нее не только кровать узка, но весь дом и даже Мадрид тесен, от ее храпа больше шуму, чем от прибоя на Бермудских островах;^* видно, хлещет вино сорокаведерными бочками и заедает целыми тушами.

^* (Бермудские острова - группа островов в Атлантическом океане, открытая в 1552 году испанцем Хуаном Бермудесом. Из-за частых бурь берега этих островов считались опасными для мореплавателей.)

- Еще недавно она признавала лишь мирские утехи, но затем эта саагунская бочка^* поняла, что недалек час, когда она лопнет и рассыплется в прах. Она богатая трактирщица; нажилась, продавая коня за барана и кота за кролика голодным гостям, и с того приобрела шесть домов в Мадриде да еще отдала в рост купцам у Гвадалахарских ворот^** двадцать тысяч дукатов с лишком. Ныне, построив часовню для своего погребения и учредив две капеллании, она надеется прямехонько попасть на небо. А я полагаю, поднять эту бочку туда не удастся, даже если подвесить блок на планете Венере, а рычаг на созвездии Семи Козочек. Но она, после всех богоугодных дел, спит сном праведных.

^* (Саагунская бочка - знаменитая своими размерами бочка для хранения вина, имевшаяся в городе Саагун (провинция Леон).)

^** (...у Гвадалахарских ворот...- Район, прилегавший к Гвадалахарским воротам (сгорели в 1582 г.), был торговым центром Мадрида; там находились лавки самых богатых купцов.)

- Постой, - сказал дон Клеофас, - я вижу какого-то кабальеро, тощего, как вяленая селедка, - в чем только душа держится. На его кафтане, висящем у изголовья, я примечаю орденский знак, нашитый среди множества заплат. Спит этот бедняга скрючившись, точно запеченная в тесте минога, - кровать ему коротка, едва до колен доходит, как полукафтанье.

- Это искатель должности, - ответил Хромой, - и для такого занятия он, пожалуй, еще толст и хорошо одевается. Добро вон тому столичному виноторговцу, он этих забот не ведает - служит при своем вине священником, крестит его в мехах и в бочках. Гляди, как он бродит, неприкаянная душа, со своей воронкой, льет и переливает. Уверен, что не пройдет и тысячи лет, как я увижу его среди участников сражения на тростниковых копьях^* в честь рождения какого-нибудь принца.

^* (...среди участников сражения на тростниковых копьях... - В этом увеселении, заменившем в XVII веке турниры и распространенном в Италии, Франции и Испании, имели право участвовать лишь дворяне.)

- А почему бы и нет, - сказал дон Клеофас. - Ведь он трактирщик и может подпоить Фортуну.

- Теперь взгляни, - продолжал Хромой, - на алхимика, только не пугайся. Видишь, там, в подвале, он мехами раздувает огонь и варит в котле смесь всевозможных веществ. Чудак не сомневается, что найдет философский камень и сумеет делать золото; десять лет эта мечта не дает ему покоя, ибо он начитался сочинений Раймунда Луллия^* и прочих алхимиков, которые толкуют об этой невозможной задаче.

^* (Раймунд Луллий - известный средневековый поэт, философ и миссионер, по происхождению испанец (1235-1315). Наряду с подлинными его сочинениями, во всей Европе распространялись приписанные Луллию трактаты, в частности алхимические. На самом деле Луллий осуждал алхимию.)

- И правда, - сказал дон Клеофас, - еще никому не удавалось делать золото, кроме как богу да солнцу, по особому соизволению божьему.

- Верно, - сказал Хромой, - даже у нас, чертей, и то не получилось. Но обернись сюда и посмейся вместе со мной над этими супругами, помешанными на каретах. Вместо того чтобы покупать платье, обувь и обстановку, они все издержали на карету, что стоит пока без лошадей; в ней они обедают, ужинают, спят, и за четыре года, как приобрели ее, ни разу не вышли из своего заточения, даже по телесной нужде. Они себя заживо закаретили и так привыкли никуда не вылезать, что карета для них как раковина для улитки или панцирь для черепахи: стоит кому-либо одному высунуть голову наружу, он тут же втягивает ее обратно, словно очутился в чуждой стихии, и если выставит из этой тесной кельи руку или ногу, то непременно простудится. Теперь они, как я слышал, задумали расширить свои владения - пристроить к карете чердак и сдать его внаем соседям, таким любителям карет, что согласятся жить хоть на запятках.

- Зато их души, - сказал дон Клеофас, - отправятся в ад в собственной карете.

- Туда им и дорога, - отвечал Хромой. - Совсем иные заботы у многосемейного бедняка, вон в том доме, чуть подальше. Он, как лег, долго не мог заснуть, оглушаемый капеллой детских голосов - альтов, контральто, дискантов и прочих, - исполнявших на все лады контрапункт плача. А когда наконец задремал, его разбудил набатный колокол - приступ маточных болей у жены, да такой жестокий, что супруг обегал всех соседей в поисках руты, сжег кипу шерсти и бумаги, накрошил миску чесноку, перепробовал всевозможные припарки, настойки, куренья и "три сотни прочих средств"^*. Под конец у него самого от беготни в одной рубашке началось сильнейшее колотье под ложечкой, так что, думаю, он с лихвой отплатит жене.

^* (..."и три сотни прочих средств" - стих из шуточных народных куплетов, ставший присловьем.)

- Зато в соседнем доме очень крепко спят, - сказал дон Клеофас. - Гляди, какой-то кабальеро приставляет к стене лесенку, намереваясь взять приступом и дом и честь хозяина. Если в дом, где есть внутренняя лестница, забираются по приставной - добра не жди.

- Здесь, - пояснил Хромой, - проживает старый богатый кабальеро с красавицей дочкой, которой не терпится, с помощью того маркиза, что взбирается по лесенке, утратить звание девицы. Маркиз обещает ей жениться - такую роль он уже сыграл с десятью или двенадцатью девицами, и все комедии кончались слезами. Но этой ночью он не добьется желаемого: подходит алькальд с дозором, к тому же у нас, чертей, есть давний обычай - портить людям удовольствие и, как говорит ваша пословица, выдавать криворожую за пригожую.

- Но что за крики раздаются в доме поближе? - спросил дон Клеофас. - Можно подумать, все дьяволы оглашают пропажу своего собрата.

- Вряд ли речь обо мне - я уже вышел из плена, - сказал Хромой, - а из-за разбитой колбы меня не станут призывать в ад через глашатаев. Нет, это вопит притонодержатель, он нынешней ночью выдал игрокам полторы сотни колод и, ни за одну не получив платы, взбесился от ярости. А тут еще завязалась потасовка из-за того, поставить ли магарыч молодчику, судившему игру по-жульнически, - правые и виноватые разбегаются, пока ребра целы. В это время на соседней улице, вселяя мир в их души, звучит пение в четыре голоса - это слуги некоего сеньора устроили серенаду жене портного, а портной клянется, что всех их пришьет кинжалом.

- Мне на месте мужа, - сказал дон Клеофас, - певцы показались бы мартовскими котами.

- Сейчас они покажутся тебе борзыми псами, - сказал Хромой.- Приближается другой обожатель супруги портного, и с ним банда человек в шесть-семь. Вот они обнажили шпаги, и наши Орфеи, отбив первую атаку гитарами, пускаются наутек, сочиняют фугу в четыре улицы^*. Но взгляни-ка сюда, на этого идальго; он шатался всю ночь по городу и теперь разоблачается. Это подлинный "чудо-рыцарь"^**, и чудеса творятся не только в его вечно пустом желудке. Вот скинул наш идальго парик, - оказывается, он лысый; снял поддельный нос - он безносый; отклеил усы - безусый; отстегнул деревянную руку - калека; не в постель бы ему ложиться, а в могилу! В доме рядом спит лжец и видит страшный сон - ему снится, будто он говорит правду. А там виконт и во сне пыжится от чванства - он выклянчил у гранда еще один титул. Вот кончается картежник, и глаза ему закрывает лжесвидетель, да при этом сует игроку в руку не святую индульгенцию, а колоду карт, чтобы тот умер, как жил; умирающий же, испуская последний вздох, шепчет не "Иисус", а "туз". Этажом выше аптекарь смешивает безоаровый камень^*** с александрийским листом. Рядом волокут из дому лекаря к епископу, которого хватил кондрашка. Там ведут повитуху к некоей полупочтенной роженице - схватки, к счастью, начались ночью. А вот и донья Томаса, твоя ненаглядная, внимая словам любви, в одной нижней юбке отворяет дверь другому.

^* (...сочиняют фугу в четыре улицы. - Обыгрывается двойное значение слова "фуга" - род музыкального произведения и "бегство" (лат.).)

^** ("Чудо-рыцарь" - название одной из комедий Лопе де Веги, где изображен дворянин, ведущий роскошный образ жизни на неизвестно какие доходы. Велес употребляет это шуточное определение в несколько ином смысле.)

^*** (Безоаровый камень - встречающееся в кишечнике у жвачных животных (и реже - у людей) образование из волос, остатков пищи и проч. В средневековой медицине считался средством, предохраняющим от ядов.)

- Пусти меня, - воскликнул дон Клеофас, - я спрыгну и растопчу ее!

- Знаешь, в таких случаях говорят: "Цыц! Цыц!" - ответил Хромой. - Прыжок-то нешуточный. И чего тебе тревожиться! У нее и без этого влюбленного нетопыря есть еще полсотни, между которыми она распределила дневные и ночные часы.

- Клянусь жизнью, - сказал дон Клеофас, - я считал ее святой!

- Вот и не надо быть легковерным, - возразил Бес. - Посмотри лучше на моего астролога. Бедняге не дают спать блохи и заботы; верно, он слышал шаги на чердаке и дрожит за свою колбу. Мог бы утешиться тем, что у соседа, который храпит, как боров, двое солдат тащат из постели жену, точно зуб изо рта, а он и не чует.

- Невелика потеря! - сказал дон Клеофас. - Уверен, что этот восьмой эфесский праведник^* скажет то же самое, когда проснется.

^* (...восьмой эфесский праведник... - Согласно христианской легенде, в городе Эфесе (Малая Азия) во времена императора Деция (201-251) были заживо замурованы в пещере семь братьев-христиан. Когда через сто девяносто шесть лет пещеру открыли, оказалось, что братья все это время проспали.)

- Взгляни туда, - продолжал Хромой. - Цирюльник поднялся с постели и поставил жене банки, да спросонок обжег ей ляжку. Она кричит, а он ее утешает - прижигание-де всегда полезно и пригодится на будущее. А теперь посмотри на тех портных, они заканчивают свадебный наряд для невесты по заказу одного простофили, который женится вслепую, через посредника, на злющей, безобразной и глупой девке, вдобавок, бесприданнице, - его уверили в противном, показав портрет. Обстряпал это дельце сват - он как раз поднимается с постели, одновременно с сутягой, что живет в соседней комнате: один спешит переженить, другой - перессорить весь род человеческий. И только ты, благодаря тому что забрался так высоко, можешь не опасаться этих дьяволов, а они в некотором смысле дьяволы почище меня. Теперь обернись и полюбуйся на полоумного охотника, вставшего с петухами, - в такую рань он седлает своего одра и засовывает за луку дробовик. До девяти часов утра он уже не сомкнет глаз, ему непременно надо подстрелить кролика, который обойдется куда дороже, чем если бы его продал сам Иуда. Вон там, у дверей богатого скряги, подбросили младенца, который по отцовской линии мог бы оспаривать звание Антихриста. А скряга берет малыша и, как чиновник жалобу, перекладывает его дальше, на порог соседнего дома, где хозяин скорее способен съесть, нежели выкормить младенца, ибо сам обедает раз в неделю, по воскресеньям. Но уже светает, и нам пора заканчивать обзор. На улицах появились первые приметы наступающего дня: лотки с водкой и закусками. Вот и солнце принялось щекотать звезды, которые затеяли игру в "выйди вон". Золотя земной шар, как пилюлю, оно зовет в бой мошны и кошельки, бьет тревогу для горшков, сковород и чашек, а я вовсе и не желаю, чтобы, воспользовавшись моим искусством, солнце увидело тайны, скрытые от него ночным мраком. Пусть само потрудится, заглянет в щели, слуховые окна и печные трубы.

И, снова прикрыв крышами слоеный пирог, Хромой Бес со своим приятелем спустился на землю.