Стихи о старости. (Перевод С. Липкина)

(Стихи о старости.- Название условное, в подлиннике отсутствует. Касыда носит автобиографический характер и написала, вероятно, в родном селении поэта, после его изгнания из дворца Саманидов.)

 Все зубы выпали мои, и понял я впервые,
 Что были прежде у меня светильники живые. 

 То были слитки серебра, и перлы, и кораллы,
 То были звезды на заре и капли дождевые. 

 Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье?
 Быть может, мне нанес Кейван удары роковые? 

 О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу:
 То сделал бог, и таковы законы вековые. 

 Так мир устроен, чей удел - вращенье и круженье,
 Подвижно время, как родник, как струи водяные. 

 Что ныне снадобьем слывет, то завтра станет ядом.
 И что ж? Лекарством этот яд опять сочтут больные. 

 Ты видишь: время старит все, что нам казалось новым,
 Но время также молодит деяния былые. 

 Да, превратились цветники в безлюдные пустыни,
 Но и пустыни расцвели, как цветники густые. 

 Ты знаешь ли, моя любовь, чьи кудри словно мускус,
 О том, каким твой пленник был во времена иные? 

 Теперь его чаруешь ты прелестными кудрями,-
 Ты кудри видела его в те годы молодые? 

 Прошли те дни, когда, как шелк, упруги были щеки,
 Прошли, исчезли эти дни и кудри смоляные. 

 Прошли те дни, когда он был, как гость желанный, дорог;
 Он, видно, слишком дорог был - взамен пришли другие. 

 Толпа красавиц на него смотрела с изумленьем, 
 И самого его влекли их чары колдовские. 

 Прошли те дни, когда он был беспечен, весел, счастлив.
 Он радости большие знал, печали - небольшие. 

 Деньгами всюду он сорил, тюрчанке с нежной грудью
 Он в этом городе дарил динары золотые. 

 Желали насладиться с ним прекрасные рабыни,
 Спешили крадучись к нему тайком в часы ночные. 

 Затем что опасались днем являться на свиданье:
 Хозяева страшили их, темницы городские! 

 Что было трудным для других, легко мне доставалось:
 Прелестный лик, и стройный стан, и вина дорогие. 

 Я сердце превратил свое в сокровищницу песен, 
 Моя печать, мое тавро - мои стихи простые. 

 Я сердце превратил свое в ристалище веселья,
 Не знал я, что такое грусть, томления пустые. 

 Я в мягкий шелк преображал горячими стихами
 Окаменевшие сердца, холодные и злые. 

 Мой слух всегда был обращен к великим словотворцам,
 Мой взор красавицы влекли, шалунья озорные. 

 Забот не знал я о жене, о детях, о семействе,
 Я вольно жил, я не слыхал про тяготы такие. 

 О, если б, Мадж, в числе повес меня б тогда ты видел,
 А не теперь, когда я стар и дни пришли плохие, 

 О, если б видел, слышал ты, как соловьем звенел я,
 В те дни, когда мой конь топтал просторы луговые. 

 Тогда я был слугой царям и многим - близким другом,
 Теперь я растерял друзей, вокруг - одни чужие. 

 Теперь стихи мои живут во всех чертогах царских,
 В моих стихах цари живут, дела их боевые. 

 Заслушивался Хорасан твореньями поэта,
 Их переписывал весь мир, чужие и родные. 

 Куда бы я ни приходил в жилища благородных,
 Я всюду яства находил и кошели тугие. 

 Я не служил другим царям, я только от Саманов
 Обрел величье, и добро, и радости мирские. 

 Мне сорок тысяч подарил властитель Хорасана,
 Мять тысяч дал эмир Макан - даренья недурные. 

 У слуг царя по мелочам набрал я восемь тысяч,
 Счастливый, песни я слагал правдивые, прямые. 

 Лишь должное воздал эмир мне щедростью подобной,
 А слуги, следуя царю, раскрыли кладовые. 

 Но изменились времена, и сам я изменился, 
 Дай посох: с посохом, с сумой должны брести седые.